Страница 37 из 126
Глава 8 Керачу
Силы окончательно покинули меня еще задолго до того, как Торк, управляя моей рукой, произвел последний выстрел. Кира, чутко следя за моим самочувствием, погрузила меня в спасительное состояние, граничащее где-то между явью и обмороком.
Через пелену полузабытья, я с трудом различал, как ко мне подошли двое таморианцев, как коротко посовещавшись, они схватили меня за руки и, не церемонясь, выволокли из развалин на свободное место. Сопротивляться не было сил. Шикр полностью себя исчерпал, забрав у меня остатки моей собственной энергии.
Беспомощный, не в силах пошевелить даже пальцем, я отрешённо наблюдал за тем, как те оба сняли свои шлемы и, вытирая пот со лба, начали переговариваться и шутить.
Потом произошло то, чего я никак не ожидал.
Резкий свист, рассекающий воздух, и один из воинов, даже не вскрикнув, валится на меня со стрелой в глазу, другой было дернулся в сторону, но тут же рухнул рядом. Из его лба торчало разноцветное оперение.
Кто-то очень быстрый и меткий поразил их стрелами, а может быть стрелков даже несколько…
Затем появился он.
Внешне гуманоид. Почти обнажен. За спиной лук, на поясе полупустой колчан и длинный кинжал с широким и, наверное, острым лезвием. Две руки, две ноги. Рост под два метра. Мощное, атлетически сложенное тело покрыто серой с желтыми прожилками кожей. Голова без малейшего намека на растительность немного вытянута вверх и посажена на мощную, перевитую мышцами шею. Два почти треугольных уха расположены ближе к затылку и придают худому аскетичному лицу налет некой дикой воинственности. Цепкие, слегка раскосые глаза незнакомца смотрели на меня прямо и казалось бы совсем безразлично, но чуть раздувающиеся ноздри широкого приплюснутого носа и плотно сжатые синеватые губы выдавали бушующее в нем волнение.
Кира без труда считала с него это состояние и активно начала наполнять мое тело какими-то неизвестно откуда почерпнутыми резервами. Это чтобы я в случае чего, смог оказать ему хоть какое-то сопротивление. Но дальше всё пошло совсем не так: незнакомец рухнул передо мною на колени, закрыл руками глаза и быстро-быстро что-то затараторил.
Говорил он на каком-то лающем языке, где между гавкающими звуками вставлял свист и шипящие звуки.
Впрочем… Кира старательно переводила всё так, чтобы мне было понятно.
— Ты Великий Воин. Не знаю, жив ты или мертв. Если жив, то я спасу тебя, если мертв, то передам твое тело Создателю со всеми почестями, которых ты заслуживаешь.
Затем он решительно взял меня под мышки и быстро куда-то потащил.
Кира, по всей видимости, сочла незнакомца неопасным, потому как всё мое тело опять наполнила слабость, и я начал проваливаться в полузабытье.
Дальше всё пошло урывками. Меня всё время то куда-то поднимали, то опускали, то тащили по земле волоком, и всё это сопровождалось натужным кряхтением и сопением аборигена.
Наконец-то меня оставили в покое. Было такое ощущение, что меня куда-то несет по течению, плавно покачивая на волнах. Видимо, Кира сочла положение, в котором я сейчас находился безопасным, потому как отключила мое сознание, погрузив в спасительный сон.
Керачу старался грести поближе к берегу, чтобы раскидистые деревья росшие у самой кромки воды, надёжно укрывали его от Чича густой листвой.
Охотник уже трижды замечал пролетавших над ним Чича и убедился в том, что так он поступает правильно и мудро. Раньше заметить их на рекою было чем-то редким, а сейчас разлетались, не иначе ищут Воина. А Воин вот он, лежит на плоту рядом с тушей Гимру и, что самое главное, — жив. Керачу несколько раз замечал, как у того то на одной руке, то на другой дергались пальцы. Вот опять… пришелец чуть дернул головой, затем ногой и сжал кулак.
После того как он увидел, что чужак подает признаки жизни, он больше не смел к нему прикоснуться. Ему почему-то стало по-настоящему страшно.
А вдруг тот не оценит своего спасения и разгневается на Керачу за то, что тот вынес его с поля боя?
Он как-то раз слышал от стариков, что настоящие Великие Воины предпочитают погибать в окружении поверженных ими врагов. А это настоящий Великий Воин и…
Где-то высоко в небе послышался нарастающий свист и вой. Охотник тут же отбросил все свои мысли в сторону и, активно орудуя веслом, постарался прижаться еще поближе к берегу под защиту ветвей опустивших свою листву почти к самой воде.
Что-то Чича разлетались сегодня не на шутку!..
Может, дождаться здесь ночи?
Нет, опасно! Ночью на охоту выходят самые свирепые хищники, и с раненым Воином на руках Керачу далеко не уйти. Да еще и мысль о том, что ему, скорее всего, придется бросить тушу Гимру, была для него просто какой-то дикой и нелепой. Остается одно: пока в небе нет Чича, он будет передвигаться от одного укрытия к другому, там пережидать их полеты и, если повезет, то к закату он сумеет добраться до селения. Там безопасно. Охотник ухмыльнулся и посмотрел в небо — там Чича никогда их не найдут.
Пришелец снова дёрнулся и чуть согнул ногу.
Надо бы избавить его от доспеха, но как…
Он с интересом осмотрел распростертого на спине Воина.
Какой у него необычный доспех!.. Нет ни щелей, ни стыков, весь какой-то цельный и ладный, как скорлупа подсушенного ироль*, и в то же время такой мягкий и приятный на ощупь… та же шкура Гимру и то пожестче будет. Пока Керачу их обоих укладывал на плот, нащупался вдоволь…
Вдруг внимание охотника привлекла зеленая пластина, расположенная на доспехе почти у самой шеи.
А что, если надавить на нее, то что будет?
От этой мысли что-то мягко кольнуло у него в затылке, и им овладело дикое желание прикоснуться к ней, пощупать, погладить, надавить. Ведь Воин не обидится, если Керачу просто потрогает пластинку. Она такая блестящая, красивая и, наверное, приятная на ощупь…
Против его воли рука сама потянулась к пластине и мягко надавила на нее. Та плавно утопилась в доспех и тут же поменяла свой цвет. Керачу в испуге хотел отдернуть руку и не смог. Он всё также давил и давил на пластину, не в силах ничего с собой поделать.
Расширившимися от ужаса глазами охотник наблюдал за тем, как с доспехом незнакомца начали происходить невероятные изменения. Сначала пластина, закрывающая лицо, ушла куда-то вниз под подбородок, затем от подбородка и до паха пробежала яркая искорка, и тот раскололся на две части, как скорлупа спелого парси*.