Страница 21 из 81
— Помолись за судьбу своей матери перед алтарем. И если ты действительно жаждешь облегчить ее участь — тебя услышат.
И ведь услышали! Уже на следующий день утром Плиний понял, что впервые за много дней хорошенько выспался — его не будили среди ночи полные боли крики мамы. А на следующую ночь она умерла. Тихо и спокойно, без боли, во сне.
И вот теперь, когда у него появился шанс отплатить Правителю за добро, отплатить по мере возможности, без вечных «принеси подношение, или тебя не услышат» — на пороге храма появились боги. Те самые, кто оказался глух и слеп к его мольбам.
Они стояли возле входа. Сильные, красивые, источающие неподвластную обычным смертным мощь. Плиний сразу же узнал Афину, Посейдона, Аполлона, Артемиду. Лишь Диониса признал не сразу — лицо у него оказалось обезображено сильным ожогом, однако извечная виноградная лоза в волосах никуда не делась.
— Что это вы тут устроили, смертные? Забыли, кому стоит возносить молитвы?
В голосе воительницы сквозил перемешанный с отвращением гнев. И почему-то именно это зацепило Плиния больше всего. Где был Посейдон, когда его отец тонул в море? Что сделала мудрейшая, когда его мать гнила заживо?
— Не забыли, мудрейшая. Вот только молитвы к вам здесь никому не помогли. Зато Правитель помог. И народ Крита благодарен ему за это.
Жрец Правителя, Анатол, хранил напряженное молчание, явно не понимая, как реагировать на неожиданных гостей и, кажется, даже не заметил фразы Плиния. Зато Афина посмотрела на наглого человека полным удивления взглядом. Словно рядом с ней заговорил мешок с зерном.
— А ты считаешь, человек, что у нас нет других забот, кроме как носиться с вашими мелочными просьбами? Оставь свою глупость при себе и окажи нам покорность! У меня нет времени на перепирательства.
— Здесь собрались те, кто верует в силу нашего Правителя, что в мудрости своей нашел способ помогать своим подданным. — Анатол наконец переборол впитанный каждым эллином с молоком матери страх перед олимпийцами и в его голосе зазвучала спокойная и непоколебимая уверенность в своей правоте. — Простите, но здесь не ваш храм. А люди Крита вольны отдавать свою любовь тому, кого считают достойным.
Дионис шагнул к Афине:
— Сестра, думаю, нам не стоит торопиться в принятии решения. Мы здесь, чтобы найти союзника. Возможно, стоит подумать о компромиссе...
— Компромиссов между богами и смертными быть не может! — отрезала богиня. — Якостроф станет выполнять нашу волю, но не более. Если докажет свою полезность в борьбе с Прометеем, тогда и подумаем, как быть с его глупым культом и его последователями.
Сказав это, Афина повернулась к окаменевшему лицом Анатолу:
— Я жду, жрец! Распусти этих людей по домам, окажи своим богам достойный прием и проводи к своему царю.
— Эти люди здесь по велению своего сердца и не мне указывать им, что делать. Что касается достойного приема — я окажу его вам, с должным почтением. Но не как своим богам. Мой бог — Якостроф.
Лицо Афины потемнело:
— Видит Зевс, жрец, я и так проявила слишком много терпения!
С копья богини сорвался сгусток энергии, призванный оглушить зарвавшегося смертного, однако отрикошетил от выставленного зеленоватого щита, вдребезги разнеся одно из окон.
Люди с криками бросились к выходу, стараясь не приближаться к разгневанной воительнице. Только Плиний, сам не понимая почему, остался на месте, завороженно наблюдая за разгорающейся схваткой.
Потерпев неудачу, Афина атаковала вновь, на этот раз боевыми чарами. И вновь Анатол умудрился, пусть и с трудом, не только отразить атаку, но и ответить. Земляной шарик со свистом разрезал воздух и врезался в полыхнувший золотом щит богини.
Однако на этом успехи Анатола закончились. Все таки уровень мастерства тысячелетней богини и вчерашнего оборванца с улицы оказался не сопоставим.
Зеленая полупрозрачная сфера Приближенного не выдержала очередного удара и разлетелась мелкими искрами, а самого Приближенного оплели по рукам и ногам и подняли вверх золотистые магические путы.
— Как смеешь ты, смертный, сопротивляться воле богов?! За эту дерзость...
Тяжелый гранитный камень величиной с арбуз врезался Афине в спину, оборвав на полуслове.
Ромалы отреагировали на мой призыв практически мгновенно. Не прошло и тридцати секунд с того момента, как я послал в «маячок» несильный магический импульс, как перед нами уже открылись исходящие сухими статическими разрядами Врата.
— Ну, как прошло?
Парис с невозмутимой рожей поджидал нас в таборе. Однако его спокойствие дало трещину, когда я знаком показал Пеше, что портал можно закрывать. Лицо Апостаса вытянулось:
— Неужели больше никто не выжил?
— Что?... А, нет. Мы смогли уничтожить обоих циклопов, и большинство воинов противника. Какая-то часть смогла сбежать, но вряд ли больше четверти. Еще там был кто-то из водного клана, представившийся Вирисом, однако славной смерти он предпочел сбежать. Парис, пока нас не было, ты не замечал ничего необычного?
Взгляд бывшего мага сощурился:
— Надо понимать, что под необычным ты имеешь ввиду какие-либо магические возмущения? И не здесь, в таборе, а в городе?
Я кивнул.
— Я сейчас вряд ли в состоянии ощутить силовые колебания, только если рядом со мной кто-нибудь не устроит Плевок вулкана. А то, что происходит в городе, отсюда, как ты понимаешь, не видно. Однако могу посоветовать тебе поспешить.
Я непонимающе уставился на него:
— Поясни.
— Видишь ли, в чем дело. Нельзя недооценивать интуицию. У магов она всегда сильна, особенно если чародей и сам не слабак. Сила подсказывает. Так что если ты что-то такое чувствуешь... Или тебя одолевают непонятные сомнения и переживания — советую не пренебрегать этим.
Ну я и не стал. Когда тебе что-то советует тысячелетний динозавр — стоит прислушаться.
С каждым пройденным метром я незаметно для себя ускорял шаг. А когда до храма оставалась пара сотен метров и я почувствовал мощные всплески магии — побежал, отринув сомнения. Там явно происходило что-то из ряда вон выходящее.
Двери храма распахнулись и оттуда начали выбегать вопящие на все лады люди. Взлетев по ступеням, я застал ошеломляющую картину.
Пятеро мужчин и одна девушка, среди которых только один оказался простым смертным, рассредоточились по залу и с самыми разными эмоциями наблюдали за происходящим. Но если на лице смертного легко читались ошеломление и страх, то вот остальные проявляли разные степени интереса. Лишь во взгляде обезображенного, но все равно легко узнаваемого Диониса читалось сомнение.