Подготовка смены

15. Африканские страсти

— Хорошо здесь у вас. Хоть и холодновато, и приходится одеваться потеплее, но всё равно хорошо, — не без зависти заметила Тала, эффектная мулаточка из Керны, — Мне о Карфагене рассказали — говорят, лучше намного и Тингиса, и Гадеса, но вашу Оссонобу и карфагенянка знакомая очень хвалит. В Карфагене, говорит, тоже большие дома, но узкие и тесные улицы, а жильё тоже тесное и никаких удобств.

— Ну, смотря где, — хмыкнул Васькин, — Мегарские особняки для их хозяев ни в чём не уступают, а во многом и превосходят жильё в наших инсулах.

— Дворцы больших и важных людей? — мулатка рассмеялась, — Нет, эти неплохо живут и у нас, а я имею в виду, почтеннейший, жилища простых горожан.

— Старый город там, конечно, гадюшник гадюшником, — подтвердил я, — Улицы между кварталами ещё ничего, но между инсулами одного квартала — двум возам никак не разъехаться. Правда, сами улочки хотя бы уж вымощены камнем.

— А у нас и этого нет, — посетовала кернка, — Улица в Керне — просто утоптанная земля, и хорошо, если не слишком засорена отбросами. Есть места, где вообще не пройти из-за мусорных куч. Чисто только там, где живут имущие, у которых есть рабы.

— Кстати, карфагенский Старый город стал намного чище, чем был, или мне это показалось? — Хренио обернулся ко мне, — Помнишь же сам, мимо каких мусорных завалов мы тогда лавировали, когда похищали мою Антигону?

— Было дело — в одну кучу я тогда чуть не вляпался, — мы с ним рассмеялись, — С тех пор много воды утекло и много народу безработного прибавилось. Есть кому и засрать улицы, и прибрать их за этими засранцами В Карфагене отребье тоже мусорит, но там тот мусор убирает за ним другое отребье, которое зарабатывает этим на жизнь, — это я уже для Талы на финикийский перевёл, — У нас есть дворники, но есть и штрафы для мусорщиков, и специально отведённые для мусора места. Есть водопровод, есть канализация и отхожие места со смывом. А иначе, конечно, тоже утонули бы в отбросах.

— А наверху? — она указала на верхние этажи ближайшей инсулы, — Я слыхала от знакомой карфагенянки, что там есть всё это, но только внизу, а наверху нет. А веранд вот этих в больших домах нет вообще, — она указала на балконы, — А у вас люди, я смотрю, не боятся ходить и под самой стеной дома. Значит, и наверху всё это есть? И веранды тоже у всех? И так во всех ваших городах?

— Ну, пока ещё не во всех, — поумерил я её охренение, — Где-то старый город без всего этого вроде здешнего финикийского — живут же люди, как привыкли, и не сносить же его, верно? А где-то не успели ещё всё это выстроить, и люди живут, пока всё это ещё не готово, во временных посёлках. Трудно и не всегда возможно наладить всё это где-то в деревнях, но там и тесноты такой нет. А все новые города — да, стараемся строить так, как вот эти новые районы Оссонобы. Зачем же мы будем жить плохо, когда можем хорошо?

— Да, ваши купцы рассказывали, но наши не очень-то верят. Говорят, что так не бывает и быть не может. Мы с мужем тоже не верили, пока не увидели сами. Мы тоже так хотим у себя, но как такое сделаешь у нас? По вашему городу видно, что ваши — могут, но у вас другая страна и другой народ. Говорят, что и у горгадцев почти так же, но и это ведь тоже другая страна и другой народ.

— А какой народ в Тингисе и Гадесе? — ухмыльнулся Васкес, — Разве не такие же финикийцы, как и у вас?

— А разве по мне не видно, что не совсем такие? — парировала мулатка, — Были бы такими же, так и жили бы так же, но какая жизнь может быть с этими черномазыми? — и рассмеялась вместе с нами, — Среди них есть такие, с которыми можно нормально иметь дело и уживаться, но настолько мало, что мы всех их таких знаем в лицо и по именам. Но они и сами с остальными черномазыми уживаются плохо и очень их не любят. И дружат они только между собой и с нашими, и жить стараются так, как и наши. Один моему мужу сказал как-то раз, что если придут горгадцы, и мы их поддержим, то можем рассчитывать и на них — поддержат с удовольствием. У них у самих много обид накопилось на всю эту черномазую сволочь. Жаль, что горгадцы так долго думают и всё никак не решатся.

— А сами никак? — поинтересовался я.

— Я спрашивала мужа, почтеннейший, и он сказал, что никак невозможно. Мало наших, кто не смирился, и на кого можно положиться, а тех черномазых, которые заодно с нашими, ещё меньше. Дикарей во много раз больше, и они все вооружены. У нас в городе издавна запрещено оружие на улице носить, если ты не на службе, так за нашими и следят строго. Можно носить нож или кинжал на поясе, да трость в руке, которая сойдёт кое-как, если что, за дубинку, а меч или копьё — нечего и думать. Сразу арестуют и отберут, и ещё очень повезёт, если только оштрафуют за нарушение запрета. Всем нашим, кто попадался, ещё и сверх штрафа деньги платить пришлось, чтобы только этим штрафом и закончилось дело. А черномазые спокойно ходят и с большими тесаками, и с копьями, и их черномазая стража нашего тирана не трогает. Как тут к выступлению подготовишься, когда даже один с оружием на улицу не выйдешь? Где и как тогда тренироваться всем вместе?

— А тренировки ополчения в городе разве не проводятся? — спросил Хренио.

— В последние годы — очень редко, и наших в нём никогда не собирают вместе, а всегда перемешивают с черномазыми. На одного всегда приходится несколько дикарей, от которых не отделаешься. Редко когда хотя бы двое или трое в одном десятке, а чтобы хотя бы пятеро — муж ни единого такого случая не помнит.

— А морских учений не проводят? — я вспомнил про ихние гаулы, архаичные для Лужи, но вполне адекватные для западноафриканского побережья, — В морских экипажах ваши финикийцы и близкие к ним черномазые разве не в большинстве? Если вы захватите флот, разве нельзя увести его в фактории ваших купцов о обосноваться в них?

— Муж обдумывал с друзьями и это, почтеннейший. Ну, захватили бы, а дальше что делать? Город мы нашими силами не захватим. Значит, надо забирать из него и семьи, чтобы тиран не расправился с ними, и куда их везти? Горгадцы не принимают, с ними был разговор, и они предупредили, что берут только тех, кого отбирают сами. Я ведь и сама в своё время хотела на Горгады уехать, но в невесты на вывоз меня не взяли, а на постыдное ремесло я не была согласна сама. И все наши семьи — из таких. И Агадир тоже не примет, как и другие финикийские города — выясняли через их купцов. Отговариваются, что своих девать некуда, но муж и его друзья подозревают, что договорились они с нашим тираном, чтобы не принимать беглецов от него. Остаются только в самом деле фактории на юге, но это же подворья для одного морского экипажа, и ни в одном не поместиться всем. Кругом такие же черномазые дикари, как и в Керне, только ещё и города нет, и защиты от них нет даже той, которую всё-таки даёт наш тиран. Разве хватит нас там на настоящую колонию? Муж с друзьями думали над тем, чтобы добиться от тирана уступок в обмен на возврат в город захваченного флота, но поняли, что не выйдет.

— Опасаетесь, что обманет? — предположил наш мент.

— Нет, в этом смысле он порядочен и данное слово сдержит. Иначе разве думали бы наши над таким вариантом? Но он слишком властолюбив, чтобы пойти на сделку. Он в Тингисе лучше новые суда закажет и в том же Агадире моряков на них наймёт и половину всей городской казны на это истратит, если придётся, но не будет ни о чём договариваться с зависящими от него людьми. Такой человек, и с этим ничего не поделать. А черномазые ещё сильнее рассвирепеют, и о возвращении в город придётся забыть раз и навсегда, даже если тиран и простит. Это же дикари, и если сама чёрная гвардия тирана дисциплину ещё признаёт и прощённых им не тронет, то прочие не очень-то послушаются, а они ведь для стражи свои, и от них она защищать не станет. И так-то безобразничают на улицах, а если в безнаказанности будут уверены, то распояшутся вконец.