Царь Александр Грозный

— Не грех разрушить осиное гнездо турецкой торговли христианами. То дело богоугодное. В Кафе, говорят, до ста тысяч полонян бывает, а постоянно томятся в ямах да норах — пятьдесят. Да и богатства там несметные. Много товаров скопилось.

— Ну, так собрались бы магнатами и напали. Зачем большую войну затевать?

— Не могут магнаты вместе собраться. Каждый сам по себе. Только твоя, король, рука может сплотить войска. Да и для похода на Кафу корабли нужны с пушками. Зелье пороховое. Мне одному не осилить.

— Видно, только тебе охота Крым воевать, — сказал король, криво ухмыльнувшись. — Нет у меня денег на войну с Османами.

Вишневецкий посмотрел на короля прозрачными глазами и улыбнулся. Похоже, что для себя он что-то уже решил.

— А ты знаешь, Жигмунд, что московский царь захватил берег Танаис?

— Устье Дона?

— Да. И потопил турецкий флот.

Король поднялся из кресла и прошёлся по кабинету.

— Слышал о том, — наконец произнёс он.

— Ты понимаешь, что будет, если московиты захватят Крым?

— Они не захватят, — махнул рукой Жигмунд. — Там было всего пятьдесят галер.

— Всего?! — удивился магнат. — Триста пушек на пятидесяти галерах? Это что за галеры такие?

— Почему триста пушек?

— Лазутчик сообщил, что русские захватили трёхсотпушечный флот. Захватили, ваше величество. Не потопили. А на галерах обычно по четыре— шесть пушек ставят.

Король лично назначил Вишневецкого стражником на Хортице и даже дал на это немного денег. Они вместе учились в Римском университете. Вишневецкого приставили к Жигмунду для его безопасности, и они сдружились. Именно поэтому князь позволял себе некоторые вольности, но за рамки не выходил, и потому всё ещё находился в фаворе.

— Триста пушек это много! — покачал головой Жигмунд. — Даже если они маленькие, — всё равно много. Э-э-э-э… Раз захватили корабли, значит пушки у русов?

— Вероятно.

Король снова покачал головой.

— Триста пушек это много. Две крепости можно снарядить.

— Две крепости они и поставили. Но ещё до того, как победили османов.

— Не победят они османов! — упрямо возразил король. — У Салмана многотысячная армия, а у русского царя, бунт созрел.

Вишневецкий усмехнулся.

— Если мы не поможем, то победят. Похоже, русский царь оставил Москву и перешёл со всем своим войском на Азов.

— Ты не путай меня, Димитрий. Говори толком, что предлагаешь?

— Ты правильно говоришь, что московиты не могли победить османский флот. Но они победили. И не просто победили, а победили так, что не потопили ни одного корабля. И это необычно! Это колдовство какое-то…

Вишневецкий тоже позволил себе пройтись по кабинету.

— Колдовство или большой московитский секрет.

— Про нового московского царя наши послы немыслимое рассказывают. Вроде, как он сразу в нескольких местах появляться может. И про его заводы, и про оружейное зелье сверхмощное.

— Вот-вот…

— Говори уже, что придумал. Вижу же.

— А придумал я, мой король, перебраться на службу к русскому царю. Шутейно! — сказал князь, увидев реакцию короля и упредив его мгновенно вспыхнувший гнев.

— Как это, «шутейно»? Ведь присягу надо будет давать.

— И что? Ложная присяга — не в счёт. «Помогу», потом вернусь. Приду к русскому царю, скажу, что хочу басурман поганых бить, а ты не даёшь. У него на Дону тоже казаки поселились. Думаю, он отдаст их мне в команду, чтобы Перекоп взять. Глядишь, переманим и уведём к себе на Дон.

— И как ты ему собрался «помочь»? — саркастически усмехнувшись, спросил Жигмунд.

— Он, думаю, кораблями попытается разбить морские крепости, а мне оставит Перекоп. Вот мы и сообщим Гирею, чтобы встречал гостя с моря. А сам возьму крепость. Там тоже хороший барыш должен быть. Туда приводят полонян, что на наших землях взяты.

— Как же ты возьмёшь Перекопский вал, если у тебя нет пушек?

— Да! Пушек у меня нет! — усмехнулся князь. — Попрошу их у русского царя. Думаю, даст. Заодно посмотрю, как стреляет его орудийное зелье. Припрячу немного… Передам с гонцом в Краков. Пусть наши зелейщики разберутся в его секрете.

— Какой в зелье может быть секрет? Его триста лет готовят.

— Готовят, да у разных ямчужников разный порох получается.

— Не нравится мне твоя затея. А вдруг не поверит тебе царь русский? Посчитает лазутчиком и вздёрнет на глаголе.

— Если ты на меня гоньбу устроишь, поверит. Пошлёшь к Хортице рать. Да так, чтобы дозорные первые узрели. Так мы всей ватагой и снимемся. Будет спрашивать царь у казаков, зачем пришли, они скажут, сбежали от гнева королевского.

— А коли возьмёт Крым русский царь? Он с моря ударит, ты от Перекопа… То худо для нас. Не остановится он, если укрепится на острове. Может подождать, пока хан его погонит?

— Хочу, мой король, Перекоп взять. Много там наших православных христиан.

— Когда ты уже нашу веру примешь? — недовольно скривился Жигмунд.

Вишневецкий промолчал. Он давно перестал спорить с Жигмундом по поводу веры и церкви. Тот был ярым католиком. Да и мог ли сын Миланской Боны Сфорцы стать православным? Нет. А Вишневецкий и его пращуры следовали старым христианским традициям.

Князь лишь вздохнул и мысленно попросил Бога простить друга за неправильно выбранный путь.

— Раз уж ты сам сказал, то позволь замолвить слово за нашу церковь?

— Молви, — вздохнул король.

— Ты отдал все митрополичьи кафедры католикам. И даже не священникам, а простым светским людям. В наших православных храмах служат торговцы. Разве это правильно? Народ уходит в Московию или к нам на Днепр.

Князь вздохнул.

— Тебе плохо разве? В твоём Кременецком уезде твой митрополит и церковники твои. Я оставил тебе твою веру.

— Спасибо на том, мой король, — с поклоном сказал Вишневецкий, но в голосе его послышалась насмешка.

Король с подозрением посмотрел на него исподлобья, сведя на переносице тонкие брови. Он был не богат волосом. На лбу уже сейчас наметилась залысина, борода выглядела редковатой.

— Недоволен? Как и народ? Так, может, ты тоже хочешь уйти в Московию под руку царя русского? По-настоящему?

Князь тоже посмотрел на короля своими синими глазами и спокойно сказал.

— Куда я от тебя, государь? Схожу на Крым и вернусь. Тут родина моя.

— Ну, ступай! — махнул рукой король. — Поглядим, что получится.

Атаман Фёдоров со своими донскими казаками гонял татар и половцев по Гуляйполю от Таганрога до запорожской излучины Дона. Множество ханских овечьих отар, множество детей с матерями было отбито и угнано на Азов. Далее не гнали. Там нужны были руки для обработки полей. Мужей татарских в полон не брали.