Гений или злодей

— А что, ежели всерьез и глубоко разобраться и расследовать?

Наконец-то! Наконец-то были произнесены долгожданные слова. Разобраться. Всерьез. Глубоко.

Была наспех образована комиссия. Ей поручили в короткий срок разгадать тайну. В порядке разгадывания этой самой тайны один из членов комиссии зачем-то уехал на курорт, а другой углубился в собственные сочинения… К счастью, два музыкальных эксперта взяли на себя титанический труд выяснить, кто же наконец является создателем этой симфонии. Анализируя копию партитуры, исследуя все имеющиеся в архивах документы, разными тропами пришли они к одному неопровержимому убеждению: симфония написана высокоталантливым композитором середины прошлого столетия, имя которого, к сожалению, пока не установлено. Заслуга же Михаила Г. сводится к блистательному умению сделать на партиях наклейки и написать в стиле XIX века обложку партитуры. Довольно четко определилось, что Михаил Г. явно не гений, а злодей-мистификатор, поступок которого достоин самого сурового морального осуждения…

Казалось бы, все стало ясно и просто, как фортепианная гамма. Однако конца у этой интригующей музыкальной истории еще нет. Она обрывается, так сказать, на самом высоком регистре.

Бедная жертва фальсификации — маститый музыковед, видимо, построил себе столь прекрасные воздушные замки, что с него хватает их развалин… Он посылает в издательство вербальные ноты, сердито требуя обязательно опубликовать его высокоэрудированный труд.

— Но ведь Овсянико-Куликовский не существует как композитор, — упираются в издательстве.

— Он не существует, — я существую!

Но стоит ли делать из заблуждения общественное явление? Пусть некоторое время симфония будет числиться под заманчивой рубрикой «Произведение неизвестного автора». Истина иногда стоит того, чтобы ее искали несколько лет. Пусть ее и поищут квалифицированные исследователи — я интересовался именно этим, — почему-то до сих пор стыдливо стоящие на отлете: «Неловко как-то. Вон монографию создают, а мы — сомневаться». Пусть поищут… Только не было бы в таком деле, как научный поиск, карьеристской торопливости и младенческого легковерия. Касается ли это науки, техники или области, подведомственной пленительным музам. Чтобы не было того, о чем сказано небезызвестным классиком в нашем эпиграфе.

ТАРИФ НА ЧАС

Некоторое время назад в одну из поликлиник вбежал человек, физиономия которого отображала крайнюю грусть и разочарование в жизни.

— Где тут рвут жубы? — спросил он сдавленным голосом.

И хотя надвигался тот сумеречный час, когда врачи укладывали в матовые шкапчики пинцеты и ланцеты, этот пациент пробуждал сочувствие. И регистраторша, презрев расписание, пояснила бедолаге, как пройти к дантисту. И вот он вторгается в кабинет, смятенно косясь на адскую бормашину.

— Скажите «а»! — скомандовал врач. — Голубчик, так у вас типичный парадонтоз!

— Не может быть! — всполошился пациент. — А что это такое?

— Э! Что тут дискутировать? Придется на удаление потратить лишний час. А каждый час у меня тарифицирован. Так что за экстракцию резца номер шесть с вас причитается «Букет Абхазии», а уж коренной тянет на коньяк «Греми»…

— Ва! Что тут дискутировать? И «Букет» будет, и коньяк «Греми» будет. Только пусть жуб не будет…

Надо отдать должное доктору: и резец номер шесть и коренной зуб были извлечены с профессиональной сноровкой. Заодно у пациента были извлечены условленные подарки. Так что обе стороны разошлись по домам, весьма довольные друг другом.

Но так случилось, что эта зубодробительная операция стала предметом анализа на врачебной конференции. Мнения раскололись. Одни говорили, что вымогательство подарков за исполнение прямых обязанностей противно и безнравственно. И если сегодня, прежде чем удалить зуб, врач набивается на благодарность в образе коньяка «Греми», то завтра он начнет калькулировать каждый резец на денежные купюры.

Другие твердили, что все это мелочь, пустяк, заурядность. Дескать, так принято. Если человек сделал человеку доброе дело, неужто он не имеет права на признательность?

Тут надобно сознаться, что мы испытали некоторое смущение. Мы вспомнили, что сами не раз совали закройщику в полотняный фартук примерно такую же бутылку коньяка, угощали шоколадкой театральную кассиршу за билет в середине четвертого ряда партера, подносили пачку ароматизированной жевательной резинки секретарше телефонного начальника за внимание и любезность… Так принято. Гм, но почему же мы благодарили этих людей как бы из-под полы, отводя глаза, забаррикадированные толстыми стеклами?

Но оставим психологический момент и обратимся, как говорится, к холодным фактам. Собрание в поликлинике едва не закончилось тем, что дантиста с укором похлопали по плечу и взяли слово в следующий раз быть осмотрительнее. Но тут въедливые инспектора нашли, что подобные взаимоотношения между врачами и пациентами, говоря медицинским языком, опасны для здоровья общества, что подарок и взятка находятся в подозрительном родстве, и вывели шельму-дантиста за парадную дверь.

Спустя некоторое время после этого происшествия мы предъявили инспекторам письмо А., в котором говорилось, что ее собрат по несчастью отделался сравнительно счастливо, так сказать, легким испугом. Конечно, писала А., самое дорогое у нас человек. Но некоторые медики, исходя из этого тезиса, действительно считают, что каждый орган человека должен быть оценен по соответствующей таксе. К примеру, она установила, что в одной клинике ее желудок, точнее операция на желудке, стоит сто рублей, консультация у профессора-кардиолога тянет на пятьдесят рублей, а сосуды, в которые была влита свежая кровь, оцениваются в сорок рублей…

Инспектора нам обещали сделать все возможное, чтобы отыскать, как здесь выразились, злостных носителей негативных явлений. И заодно поведали о том, как врач-лаборант курса нейрохирургии, и ранее уличавшийся в любви к жертвоприношениям, нарастил свой аппетит до сверхтарифных масштабов.

В один из прекрасных дней к нему на кафедру явился некий ухарь-автомобилист. Горестно переводя дыхание, он сообщил, что после столкновения со встречным экипажем его противник получил тяжкое телесное повреждение, за что ему грозит максимальное наказание.

— Так чего же вы хотите от медицинской науки? — спросил ученый муж.

— Практического содействия… Нельзя ли сделать так, чтобы его повреждение стало нетяжким, а мое наказание минимальным? Понимаете, у меня самого болит коленная чашечка и ноет под ложечкой. Словом, весь сервиз не в порядке…

— Сервиз? — встрепенулся лаборант. — Нежно-розовый, с цветочками? Это подходит. А Шота Руставели вы знаете?

— Каждый светофор наизусть.

— Э! Да не проспект, а поэта… Так вот, наш замечательный поэт замечательно сказал: «Друг для друга да послужит, не щадя себя ни в чем…» — и напористо разъяснил, что при известных обстоятельствах[1] можно раздобыть историю болезни пострадавшего и внести туда диагноз, который поставит в тупик любого эксперта.

— Ва! Да вы малый не промах! — восторженно вскричал лихой автомобилист и, не тратя времени, извлек из портмоне известные обстоятельства размером в тысячу рублей.

Говоря опять же языком медицины, дурные примеры заразительны. Разговор о возрастающих масштабах поборов заставил нас вспомнить об эпопее, которая разыгралась в другом географическом пункте. И мы не могли не поразиться экономическим показателям, которые характеризовали заведующую неврологическим отделением одной из периферийных больниц. Дебютировала она, заметьте, тоже по линии натурального хозяйства. Не испытывая даже прилива неловкости, она брала тушку гуся за консультацию, банку рыжиков за попутный взгляд на больного во время обхода, пучок ранней редиски за дополнительную облатку.