Разве тот мужчина?

И нам, Георгий, далеко до них.

Давай с тобой друг друга на досуге

Мы перечтем,

чтоб наших дорогих

Отцов еще раз оценить заслуги

И вновь понять: нам далеко до них.

Читают нас, но мы отцам не пара:

Слегка содвинув шапки набекрень.

Они, как в праздник, держат путь с базара,

А мы — из магазина в будний день.

НАДПИСЬ НА КНИГЕ ГОРСКОГО ПОЭТА,

КОТОРЫЙ СТАЛ ПИСАТЬ ПО-РУССКИ

— Аллах милосердный, ты вправду велик,—

Вздохнул с облегченьем аварский язык,—

Меня этот пишущий горец оставил.

Печально откликнулся русский язык:

— Был счет и без этого горца велик

Всем тем, кто не чтил моей чести и правил.

АВТОГРАФ НА КНИГЕ,

ПОДАРЕННОЙ МНОЙ ЯКОВУ КОЗЛОВСКОМУ

Когда стихи Гамзата и Чайка

Переводил ты,

сам слывя поэтом,

Я сожалел о том, что ты при этом

Аварского не ведал языка.

Теперь ты переводишь молодых,

Каких у нас в Аварии немало,

А то, что с языком оригинала

Ты незнаком, лишь ободряет их.

НАДПИСЬ НА КНИГЕ, ГДЕ В СНОСКАХ ДАЕТСЯ ОБЪЯСНЕНИЕ МНОЖЕСТВУ НЕПОНЯТНЫХ СЛОВ

Читать не легче, чем попасть в аварию:

На каждое из слов — по комментарию

СТРОКИ, НАПИСАННЫЕ МНОЙ НА КНИГЕ, КОТОРУЮ Я ПОДАРИЛ ОМАР-ГАДЖИ IIIАХТАМАНОВУ

Хочу тебе без околичности

Сказать, что вольные крыла

Есть удостоверенье личности

С утеса взмывшего орла.

Людскому сердцу благородному

Анкета разве говорит

О том, что к племени свободному

От века дань принадлежит?

Не всем поэтам в мире верили,

Но я хочу, признав грехи,

Чтоб в нем легко удостоверили,

Кто я таков, мои стихи.

НАДПИСЬ НА АФИШЕ О ПРОГРАММЕ ТАНЦЕВАЛЬНОГО АНСАМБЛЯ «ЛЕЗГИНКА»

Мне из твоих зазывных слов

Давно известно, что голов

Почетней ноги.

Харс!

Какая там еще душа?

Дух захватить, не оплоша,

Куда важнее!

Харс!

Увяли замыслов ростки,

Мужчины встали на носки,

Летя по сцене.

Харс!

Кинжал ударил о кинжал,

И снова свист вонзился в зал.

Ах, что за удаль?

Харс!

То в бубен бьют, то в барабан,

Но дремлет мысль,

А Дагестан

Танцует лихо.

Харс!

НАДПИСЬ НА РУКОПИСИ СОБСТВЕННОГО СЦЕНАРИЯ «ХАДЖИ-МУРАТ»

Лихой наиб, в отчаянном бою

Давно срубили голову твою.

Покоится близ отчего предела

В могиле обезглавленное тело.

Но почему, хоть ты погиб давно,

Тебя еще боится Госкино?

СТРОКИ НА РУКОПИСИ, ОТОСЛАННОЙ РЕДАКТОРУ

Пред обрезаньем мальчику хитро

Стремятся птичье показать перо:

— Вот режем чем, потрогать можешь пальчиком.

Берет перо редактор мой стальной

И начинает речь вести со мной,

Как перед обрезаньем с горским мальчиком.

ЭПИТАФИЯ НА МОГИЛЕ ПОЭТА, ОТЛИЧАВШЕГОСЯ МНОГОСЛОВИЕМ И РИТОРИКОЙ

Лежащего под этою плитой

Зачем судить за прошлое сурово?

Охваченные вечной немотой.

Его уста не вымолвят ни слова.

А вспомните, как жаждал он похвал,

Зерна не отличая от мякины.

Но все, что он при жизни написал.

Сошло в могилу до его кончины.

НАДПИСЬ НА ИЗДАТЕЛЬСКОМ ДОГОВОРЕ ДВУХ СОАВТОРОВ, РАЗОШЕДШИХСЯ В НАЧАЛЕ РАБОТЫ

Расстались вы, но горевать не надо,