С точки зрения реализма

Я попытался ободрить и успокоить Ивана Петровича, но посудите сами — что я мог ему сказать?!

Разговор наш не клеился. Я расплатился, и мы вышли на улицу.

Молча дошли мы до угла. Иван Петрович остановился и сказал:

— Мне сюда, в переулок.

Мы попрощались. Сливкин задержал мою руку в своей и, заглянув мне в глаза, прибавил:

— Знаете, что я сейчас подумал?.. Надо нам было все-таки обратиться к композиторам! Ведь попробуй разберись в стихии звуков: кого они возвеличивают и прославляют? Может быть, древнегреческого героя, его подвиги и сражения. А может быть, и ответственного административного работника… и его заслуги в области городского благоустройства. Пожалуй, даже такие ехиды, как наш Ратников, не разберутся. Хотя нет, разберутся… с точки зрения реализма… Да-а-а!.. Вот какие у нас дела. Ну-с, счастливо оставаться, пойду устраиваться.

И он пошел вниз по переулку, опустив плечи и громко шаркая тяжелыми калошами. Уже не орел, но еще и не чучело орла, а так… где-то посередине.

1952

КАТАСТРОФА

Когда Матвея Лукича Близнюкова полгода тому назад сняли с поста директора областной конторы «Лесотара» с плохой формулировкой — «как несправившегося», — он не очень огорчился.

Мужчина дородный, представительный, не дурак выпить и закусить, большой любитель субботнего банного ритуала и яростный преферансист, Матвей Лукич по натуре был оптимистом и на жизнь смотрел философски. Благословен, мол, и день забот, благословен и тьмы приход. В глубине души Близнюков был даже доволен, что его убрали из «Лесотары».

— Тоже мне… учреждение!.. Кабинетишко — дрянь, с фанерной перегородкой… Ездишь на каком-то облезлом «Москвиче»… Секретарша и та стара и страшна как смертный грех, никакой ласкающей глаз эстетической представительности!.. Бог с ней, с «Лесотарой». Уйду в другое ведомство — и не вспомню. С глаз долой, из сердца вон!

Прошло некоторое время, и Матвея Лукича вызвали в городской партийный комитет. Пошел он туда пешочком, не торопясь, прикидывая в уме всевозможные должностные комбинации.

«Интересно, что предложат? В Аптекоуправлении, говорят, зашатался Петиков. Может быть, туда?.. Или к Сушкину в замы?.. Ну, это, положим, дудки, в замы не пойду. Категорически!.. А может, в Спортснаб, поскольку там кресло пустует?»

Принимавший Близнюкова работник горкома предложил, однако, совсем другое. И это другое возмутило, поразило и обескуражило Матвея Лукича до такой степени, что в первые минуты он ничего сказать не мог в ответ.

Матвею Лукичу предложено было перейти на рядовую техническую работу! С руководящей он, видите ли, не справляется. Он!.. Как вам это понравится?..

— Вы, кажется, удивлены, Матвей Лукич? — спросил инструктор, когда затянувшаяся пауза стала невыносимой.

Матвей Лукич взял себя в руки и, как человек многоопытный и бывалый, ответил дипломатически:

— Я не удивлен, то есть удивлен, но не в том смысле… Но, конечно, все это… довольно странно!

— Отказываетесь?

— Нет, я, конечно, не отказываюсь и готов… так сказать, куда пошлют. Но, конечно, согласитесь сами… Позвольте подумать, однако!

— Хорошо! — сказал инструктор. — Думайте. Приходите послезавтра — поговорим.

Домой Матвей Лукич шел уже не вразвалку, а бежал тревожной, мелкой рысцой. Он всего ожидал, но только не этого. Ну, сказали бы: «Вам, Матвей Лукич, поучиться надо, отстали вы от жизни», — он бы охотно и вполне самокритично согласился. Даже поехал бы куда-нибудь на учебу. А там… Пошел бы к начальству, сыграл бы на обаянии, на душевной простоте. «Куда уж мне учиться с моим животом!» В общем выкрутился бы! А там с помощью дружков… опять на тихое руководящее местечко!

И вдруг такая категоричность, непреклонность, безоговорочность! Рядовая работа! Легко сказать — рядовая! Техническую рядовую работу надо уметь делать. А что умеет делать Матвей Лукич?

В тот же день, вечером, на дом к Близнюкову был вызван врач из поликлиники — пожилой доктор Аметистов Сергей Сергеевич, старый приятель и партнер Матвея Лукича по преферансу. Близнюков заперся с ним у себя в комнате и, ничего не утаив, поведал ему все.

— Надежда только на тебя, Сергей Сергеевич! — сказал он в заключение с чувством. — Сам видишь, сижу без трех при «птичке». Выручай!

Сергей Сергеевич стал жаться, гмыкать, говорил, что «сейчас на этот счет строго», даже попытался удрать, но Матвей Лукич загородил собой дверь и произнес совсем уже патетически:

— У тебя друг в беде, а ты жмешься?! Где же твоя врачебная этика?

Вспомнив про свою врачебную этику, доктор Аметистов дрогнул, присел к столу, достал автоматическую ручку и накатал для Близнюкова «справку о состоянии здоровья» — такую, от которой до некролога рукой подать!

Даже жена Матвея Лукича — Варвара Васильевна, ответственный работник из Собеса — и та поверила, что с мужем из-за служебных неприятностей на почве нервного потрясения случилась беда. Большой мастер был доктор Аметистов по части липовых медицинских справок и к тому же умел держать язык за зубами!

Выждав три дня, Матвей Лукич направил справку с соответствующим заявленьицем в горком. Его оставили в покое. Потом снова вызвали. Близнюков купил в Универмаге трость и пошел прихрамывая. Его принял тот же инструктор, посочувствовал, спросил, не нужна ли ему путевка в санаторий. Близнюков сказал, что путевка не нужна, но отдохнуть, конечно, необходимо.

— Отдыхайте, — согласился инструктор, — а потом решим вопрос о вас.

А потом о Близнюкове забыли. Или, может быть, просто махнули на него рукой? Во всяком случае Матвей Лукич получил возможность «пересидеть» и незаметно для себя самого перешел на руководящую работу… в собственное домашнее хозяйство.

Вот он только что вернулся домой с базара, разложил на кухонном столе продукты — ощипанную курицу, жалостно топырящую синевато-бледные обрубленные ножки, картофель, два тугих кочанчика цветной капусты, горшочек со сметаной, пучок луку, зеленые кудри укропа и другую снедь, — сидит и мучительно решает проблему сегодняшнего обеда, который ему предстоит сготовить. Посоветоваться не с кем, а Близнюков любит советоваться. Можно было бы, конечно, позвонить жене на работу, но у нее сегодня какое-то совещание, секретарша, не узнав по голосу Матвея Лукича, сухо отрезала: «Варвара Васильевна очень занята, просила ни с кем не соединять!» Домработница уволена по мотиву разумной экономии. Дочь Настенька в консультанты не годится по возрасту: спросишь ее, а она посоветует на первое купить мороженого, а на второе сварить компот. Окно в кухне открыто (Близнюковы живут в уютном одноэтажном флигеле), и со двора в комнату доносится заливчатый Настенькин смех и ошалелый баритонистый лай Тарзана — ее приятеля, дворового восторженно-глуповатого щенка непонятной породы.

Близнюков смотрит на курицу, соображает и так, и этак, и наконец принимает решение: на первое — куриный бульон с цветной капустой, на второе — вареная курица с картофельным пюре.

Он надевает фартук, зажигает газ в плите, ставит на огонь большую кастрюльку с водой, чистит картошку. Делает все это он умело, ловко (в молодости приходилось готовить) и даже с увлечением.

Наконец обед готов. Сейчас приедет Варвара Васильевна — она обедает дома.

— Настенька! — высунувшись в окно, зовет дочь Матвей Лукич. — Обедать пора, сейчас мама приедет. Иди скорей домой!

— Папа, я занята! — капризным голоском отзывается Настенька. — У нас с Тарзаном заседание!

— Кончай свое заседание!

— Не могу! Тарзан все лает, лает и не может остановиться!

— Регламент надо было для него установить!.. Иди, Анастасия, а то попадет нам с тобой от мамы.

Бульон с цветной капустой хорош, а вареная курица под белым соусом просто объедение! Настенька уплетает за обе щеки, Варвара Васильевна — румяная, крепкая женщина — тоже ест с аппетитом. Только сам Матвей Лукич лениво и томно болтает ложкой в тарелке. Кушать ему очень хочется, но ведь он болен, у него — депрессия, спазмы сосудов, упадок сил, черт в ступе. Приходится пока глотать слюну и терпеть.