Альбом красавцев

— Он на свое намекает, а карты на свое. Эвон туз-то пиковый, как змей, тут как тут!

Старуха Чикарева еще раз посмотрела на Поленькины рябинки, сочувственно вздохнула:

— Нет, не женится он на тебе. Где там! Карты врать не станут: не люди… Благодари меня скорей… Может, тогда не исполнится гаданьице.

— Мерси! — дрожащим голосом сказала Поленька.

А через три дня она вернулась с работы расстроенная, в слезах, и по секрету призналась толстой жене Лоскунова, своей приятельнице, что «он» оказался подлецом: схватил четвертый билет до Кисловодска без очереди и был таков.

— Нет, но Гавриловна-то наша до чего, Поленька, верно вам нагадала, — восхитилась жена заведующего магазином. — Пожалуйста, удар и напрасные хлопоты!

Понизив голос, она озабоченно прибавила:

— Знаете, Поленька, у Степана Степаныча срочный учет и ревизия идут в магазине, он волнуется. Знаете, какие люди теперь! Всего можно ожидать! Определенно надо забежать к старушке, погадать на него.

От старухи Чикаревой толстая жена Лоскунова вышла сама не своя, ожидавшей ее Поленьке сказала: «Степану Степановичу вышел казенный дом» — и заплакала басом.

В тот же день за Лоскуновым пришли из уголовного розыска, а утром и весь день на дворе только и было разговоров о необыкновенных гаданиях старухи Чикаревой.

Тогда управдом Василий Архипович решил принять меры. Вечером он пришел к гадалке и, не садясь, сурово сказал:

— Гражданка Чикарева, на каком основании вы занимаетесь суевериями?

— Я, Василий Архипович, суевериями не занимаюсь, — ответила старуха Чикарева, — я по банковской части служу. А ежели и погадаю кому на дворе бесплатно — разве от этого вред?

— Вред, — сказал управдом, — поскольку отсталые элементы думают, что вы, как бы сказать, знаете волшебство. И так далее.

— Я волшебства не знаю, — сказала старуха.

— Тогда откройте мне, как управдому, секрет своего производства для разъяснения массам. Объясните, к примеру, как вы так ловко угадали про гражданку Дергунову и про этого… про Лоскунова?

— Секрет у меня простой, — покорно заявила старуха Чикарева. — Ты, батюшка, посмотри на ее личико — сам без карт поймешь. Кто ее замуж возьмет? Девке под сорок!.. А ходить, конечно, ходят. Каждому охота билет на курорт без очереди схватить… Теперь отвечу за Лоскунова. Лоскуниха его каждый месяц новые польты справляет. Из каких сумм?.. Смекаешь? Обязательно его посадить должны были. Как сама-то Лоскуниха мне сказала: «Ревизия идет!» — я сразу про казенный дом и смякитила про себя.

— Значит, на научной психологии работаешь? — смягчившись, спросил управдом Василий Архипович.

— На ей, батюшка, на ей!

— Вот что, Гавриловна… прекрати! А то придется тебя в милицию… Здорово это ты, однако!.. Ну, а вот можешь через психологию или там на картах ответить, будет мне взбучка, что я с ремонтом опоздал, или нет?

— Будет, батюшка, — проникновенно сказала старуха Чикарева.

— У меня же объективная причина!

— Причин этих нонче не признают, — сказала гадалка. — Хочешь карты раскину, хочешь так, через психологию, отвечу: будет тебе взбучка, верь моему слову.

Управдом Василий Архипович криво улыбнулся, почесал затылок и вышел.

Кукарача

Новую няньку звали трудно — Олимпиада Панфиловна. А мама так и велела ее называть, полностью, по имени и отчеству.

У Юрки Олимпиада превратилась в Лампападу, а Панфиловна в Филовну.

— Лампапада Филовна.

Лампапада Филовна Юрке не нравилась. Она была маленькая, суетливая, с красными цепкими руками. И пахло от нее грибным супом. Она вечно жаловалась на Юрку матери. Мама только явится из консерватории, еще пальто не успеет снять, а Лампапада уже рада стараться!

— Юрочка на дворе одну девчонку побил. Ейная мать теперь хочет на вас прийти обижаться.

Мама скажет:

— А вы куда глядели?

Лампапада свое:

— Нешто за таким ребенком углядишь? Он ведь как воробей: сейчас тут, а потом фыр-р! — и нет его.

Однажды Лампапада Филовна, гуляя, завела Юрку в какое-то странное помещение. Большая высокая комната. На стенах развешаны картинки, перед картинками горят свечки. На картинках нарисованы бородатые дяди босиком, в накинутых на плечи простынках. На головах вместо кепок надеты диковинные медные тарелки.

Юрка дернул няньку за рукав, спросил, показав пальцем на одного такого дядю:

— Лампапада Филовна, это ненормальные нарисованы?

Лампапада зашипела, зафыркала, как кошка, сказала строго:

— Стой смирно!

Юрка замолчал, стал смотреть по сторонам. Старенькие старушки, вроде Лампапады, глядели на картинки, махали руками, трогая себя за лоб и плечи. Юрка подумал и начал делать так же, как и они, только, чтобы интереснее было, трогал себя и за нос.

Лампапада Филовна это занятие одобрила:

— Так, так, Юрочка! Молись боженьке!

А потом вдруг громко запели дяди и тети, стоявшие впереди на возвышении, и Юрка сразу все понял: «Это представляют».

Он страшно обрадовался: «Эх, наверно, сейчас собак покажут дрессированных!»

Собак, однако, почему-то не показали. Внезапно раскрылись золоченые двери, и появилась тетя в серебряной юбке. Приглядевшись, Юрка тихо ахнул: тетя была с бородой и лысая.

— Лампапада Филовна, это артист? — спросил Юрка от удивления шепотом.

Нянька опять зашипела и зафыркала, как кошка.

— Тсс… Тише! Беса тешишь, прости господи! Это батюшка.

— Чей батюшка?

— Тсс… Тише! Ничей. Тутошний.

— Он дядя или тетя?

— Дядя, дядя!

— А почему он в юбке?

Нянька не ответила, стала кланяться часто-часто, как заводная, и махать руками. Юрке стало страшновато. На всякий случай он тоже три раза поклонился таинственному батюшке.

Дяди и тети спели еще одну песню. Она понравилась Юрке меньше. Страх его прошел. Он искоса посмотрел на Лампападу: нянька все кланялась и мотала руками. Юрка шмыгнул вперед и, подойдя к батюшке в серебряной юбке, вежливо попросил:

— Спойте теперь, пожалуйста, «Кукарачу».

Лицо у батюшки сразу вытянулось, борода затряслась, сзади заахали, зашелестели старушки. Не успел Юрка опомниться, как очутился на улице.

Лампапада Филовна, бледная, даже какая-то синеватая, дергая Юрку за руку, не говорила — причитала:

— Что за ребенок, прости господи! В божьем храме такие слова!

— Какие, Лампапада Филовна?

— Петушиные, вот какие. Бог услышит — знаешь, что тебе будет?

— А кто это бог?

— Отец всего сущего.

— А я тоже сущий?

— Сущий, сущий!

— А мой отец не бог, а Александр Павлович Скрипицын.

— Бог, Юрочка, — это самый главный батюшка.

— Главнее этого лысого в юбке?

— Господи, что он говорит-то!

Лампапада Филовна даже присела.

— Ни стыда, ни совести у этих нынешних ребят. Да ты знаешь, что бог с тобой может сделать, если ты петушиные слова в церкви станешь говорить!

— Что?

— Пришлет ангела с огненным мечом да и заберет тебя.

— Куда? В милицию?

— Там узнаешь куда. Идем-ка домой. Всю ты мне обедню испортил.

…Весь день Юрка думал про ангела с огненным мечом. Кто такой? Откуда у него огненный меч? И кто он, фашист или наш?

Решил — фашист. Но на всякий случай справился у матери:

— Мама, ангелы — фашисты?

— Какие ангелы? Ничего не понимаю.

— Которые с огненными мечами?

Мама рассмеялась, поцеловала в щеку, сказала:

— Откуда у тебя такие глупости в голове? Ложись-ка, брат, спать.

Утром Юрка стал готовиться в поход. Зарядил свой револьвер пробкой да две взял в запас. За пояс заткнул деревянную чапаевскую саблю. Лампападе Филовне сказал кротко, с хитрецой:

— Лампапада Филовна, пойдемте сегодня опять к батюшке.

— Опять будешь петушиные слова в церкви говорить?

— Честное слово, не буду.

— Ну смотри! Сегодня служба великопостная, благолепная. Мамочке-то только не говори, куда мы с тобой ходим.