Страница 10 из 12
Посмотрел однажды Михаил Потапович хозяйским оком на скучные эти канавы, на жидкий досыхающий на корню кустарник, на все это мелиоративное безобразие и рявкнул на всю область:
— А ну-ка, вызвать ко мне сюда Верхогляда из Управления по выпрямлению и осушению!
Ему сказали:
— А его нет! Он получил звание доктора мелиоративных наук и ускакал в центр.
— Сам взял и ускакал?!
— С вашего разрешения. Вы изволили забыть, что третьего дня сами подписали ему хорошую характеристику и дали разрешение на перевод.
Тут заныла зарубка на носу у Михаила Потаповича, да так. что он даже взвыл от ярости и боли! Но главная неприятность случилась чуть позже.
Новый начальник Управления по спрямлению и осушению — товарищ Вертихвост — явился на прием к Михаилу Потаповичу и доложил ему, что речка Петлянка… сбежала!
— Как это — сбежала? Куда сбежала? — рявкнул Михаил Потапович.
— Под землю!
— Найти!
— Искали — не можем найти!
— Не найдете — разгоню все ваше управление, а вас — под суд! Какой же вы мелиоратор, если не можете схватить за хвост убежавшую речонку! Ищите и обрящете, а не обрящете — худо вам будет.
Худо, однако, стало не мелиораторам-исполнителям, а самому Михаилу Потаповичу. Он был снят с должности, получил казенную берлогу со всеми удобствами в глубине леса и превратился из руководящего медведя в медведя-пенсионера общелесного значения. Казалось бы, ничего, жить можно. Но бедный Михаил Потапович ото всех этих своих огорчений тронулся умом. Бродит по лесу сумрачный, с отсутствующим взглядом и кого ни встретит — работягу ли бобра, или деловитую куницу, или даже самого паршивенького зайчонка, — у всех спрашивает:
— Вы случайно ее не видели… тут где-нибудь поблизости?
— Кого, Михаил Потапович?
— Да речку эту, которая от нас сбежала… Петлянку?
Зверушки отвечают робко:
— Не видели, Михаил Потапович!
— Увидите — задержите, я приду и распоряжусь, что с ней делать. Понятно?
— Понятно. Михаил Потапович!
Михаил Потапович уходит такой же сумрачный, с таким же отсутствующим взглядом искать сбежавшую под землю Петлянку. Все зверушки его жалеют, хотя и подсмеиваются слегка над ним.
До сих пор Михаил Потапович следов речки-беглянки не обнаружил. Куда она делась — так и осталось загадкой, разгадку которой знает лишь одна природа!
ПОРОСЕНОК ИЗ МЕЧЕТКИ
«А время гонит лошадей». А. Пушкин.
I
В начале 1943 года мне позвонили из Союза писателей СССР и сказали, чтобы я немедленно приехал в Союз «по очень важному делу».
Я приехал и узнал, что включен в писательскую бригаду, направляемую в только что освобожденный от немецких захватчиков Ростов-на-Дону, где нам предстоят творческие встречи с тружениками города и области.
— Вы будете первыми московскими ласточками на израненной донской земле. Скажите донцам, что советская весна вернулась на Дон навсегда! — несколько напыщенно сказал принимавший меня работник Союза и прибавил доверительно и просто:
— Задание самого Фадеева, он лично наметил и утвердил состав бригады.
В Московский писательский десант на Дон вошли: поэтесса Екатерина Шевелева, прозаик Павел Нилнн, поэт Сергей Васильев и я.
Шевелева по своей общественно-литературной судьбе была связана с Ростовом, я в 1923–1924 гг. учился в Ростовском университете на экономическом факультете, но больше увлекался стихосложением, а не экономическими дисциплинами. Будучи членом Всероссийского Союза поэтов и считая себя левым попутчиком, я неоднократно вступал в «рукопашные» словесно-полемические схватки с ростовским Раппом, во главе которого стояли Киршон, Бусыгин, Ставский и другие. Фадеев, тогдашний редактор газеты «Советский Юг», конечно, поддерживал Рапп, но это и тогда не мешало ему мыслить шире рапповских мерок «от сих до сих», и он охотно, например, печатал мои, совсем не рапповского звучания стихи в ростовских литературных журналах тех лет. Потом, уже в Москве, мы не раз вспоминали с ним при случае то бурлившее крутым кипятком время, обращаясь друг к другу на «ты». Когда мне в 1955 году стукнуло 50 лет, первая полученная мною поздравительная телеграмма была от Александра Фадеева.
Сергей Васильев и Павел Нилин — сибиряки, донскую водицу они не пивали и донских сазанов на удочку не лавливали, но оба были, что называется, «тертыми калачами», настоящими фронтовиками, которые везде и при всех обстоятельствах не теряются и знают, как надо себя держать и вести. Сережа Васильев был и остался моим близким другом до самой своей безвременной смерти. Павла Филипповича Нилина я знал как прекрасного прозаика и интереснейшего человека с удивительным оригинальным чувством юмора, и он мне давно нравился. Екатерина Шевелева оказалась человеком легким и общительным. Пока мы доехали до Ростова, мы. что называется, надежно «притерлись» друг к другу.
Как-то само собой сложилось распределение наших обязанностей на будущих наших ростовских вечерах. Нилин — так мы решили в вагоне — будет нашим главным оратором, открывающим литературный вечер, его запевалой; подменять его в случае необходимости будут Шевелева и Сергей Васильев.
— А суслика, — сказал Нилин, имея в виду меня, — мы будем выпускать на десерт, с его рассказами.
Шутка Нилина насчет «суслика» родилась тогда же в вагоне поезда Москва — Ростов. Он узнал, что моя настоящая фамилия Попов, а Ленч — это псевдоним, с деланной горестью покачал головой и сказал: «Дали тебе, суслику, такую фамилию, и что ты с ней сделал!»
Я рассмеялся первым, но тут же на всякий случай сказал:
— Только ты, Павел Филиппович, когда будешь меня объявлять, не скажи, не дай бог, так: «Сейчас свои рассказы прочитает Суслик!»
— За кого ты меня принимаешь! — ответил Павел Филиппович. — Неужели я не знаю, что такое вагон и что такое зал, где идет литературный вечер московских писателей.
Екатерину Шевелеву мы единогласно избрали политиком нашей десантной группы — «Фурмановым в юбке», как сказал Сергей Васильев.
Екатерина Васильевна обаятельно улыбнулась:
— Я согласна быть комиссаром. Только смотрите, ребята, чтобы было без обид. Я строгий комиссар!
Так, с шутками, с дружеской подначкой, с воспоминаниями о пережитом на фронте, мы наконец добрались до Ростова.
II
Уезжали мы из Москвы в мороз со снегом и ледяным ветром, а в Ростов приехали, когда здесь бушевал проливной дождь… Ночь, город затемнен наглухо, где мы остановились, на каком пути стоим, один бог знает. И то вряд ли!..
Мы вышли с нашим скудным багажом из вагона и оказались в чернильной, густой и мокрой тьме. Никто нас не встретил, а тут еще дождь приударил. Куда идти? Кого искать, а главное, как тут и кого найдешь в этой кромешной тьме под этим окаянно шумящим ливнем?!
Шевелева, наш политком, стуча зубами от зябкости, сказала бодро:
— Не унывайте, ребята, нас наверняка найдут и отвезут куда надо. Будем стоять здесь и ждать!..
Издали донесся голос.
— Кто приехал — отзовитесь!
— Мы приехали! — выкрикнули мы хором.
— Вы писатели? — повторил, приближаясь, радостный голос.
— Писатели!
— Какие?
— Московские! — отозвалась Шевелева.
— Хорошие! — сказал Нилин.
— Но промокаемые! — сказал я.
Подошли двое: девушка в плащике с капюшоном и средних лет мужчина, осветивший нас своим фонариком. К сожалению, я не запомнил их имен.
— Мы из обкома! — сказал мужчина. — Извините, что заставили вас ждать, но сами видите…
— Вернее — не видим! — сказал Нилин.
Все рассмеялись, и мы гуськом, держась за шинель или за пальто идущего впереди, стали пробираться через пути в город. Нас посадили в пикап и куда-то повезли.