Страница 14 из 21
В охотской тайге появились партизанские отряды, самым крупным был отряд Унжакова.
Декабрьской ночью девятнадцатого года повстанцы под руководством Унжакова, Перминова, Горще-рука напали на Охотск, разоружили карателей, захватили в плен самого Широких. На Охотском побережье была восстановлена власть Советов.
Охотский Совет создал военный трибунал для суда над карателями. Трибунал приговорил к смертной казни полковника Широких и группу его подручных. Удалось избежать народного гнева только миллионерше Бушуевой и ее сыну Федору: они укрылись на японских рыбных промыслах.
Враги трудящихся получили по заслугам, но трибунал допустил ошибку, освободив от наказания золотопромышленника Ивана Яныгина, двух братьев Сивцевых — якутских купцов. Вместе с Яныгиным они собрали банду авантюристов и устроили свое логово в поселке Булгино, на другом берегу Кухтуя.
Однако, Советы в Охотске просуществовали недолго. Японцы всячески поддерживали колчаковцев, семеновцев, каппелевцев, помещиков и торгашей, бежавших из Центральной России в Приморье.
Весной двадцатого года Охотский Совет получил из Иркутска радиограмму от уполномоченного Совнаркома по иностранным делам Сибири. «Передаю директивы Центра воздерживаться от столкновения с японцами. Советская Россия хочет установить мирные отношения со всеми народами, а также с Японией… Отношение Москвы к временным буферным образованиям на Востоке доброжелательное. Примите это к руководству».
Охотчане собрались на митинг. Он был шумен и разноречив, но главенствовала в нем одна мысль: если придут японцы, вступать с ними в бой или нет? Как быть, что делать? В конце концов восторжествовало мнение — при появлении японцев уйти в Якутск.
Как только море очистилось ото льда, в Охотск пришел военный японский корабль. Японцы обстреляли берег из орудий, но Охотск безмолвствовал: члены Совета, штаб партизанских отрядов, рабочие, сочувствующие большевикам, ушли в тайгу.
Японцы высадили десант, который, по словам очевидца, «гулял по казенным зданиям, в радиостанции оставил только кучу мусора, мрамора да стекла».
Через несколько дней на рейде бросил якорь пароход «Астрахань». Из Владивостока прибыл уполномоченный Приморской земской управы эсер Сентяпов. Новый земский правитель называл себя социал-революционером, но был высшей пробы черносотенцем. Вскоре установил он связь с бандой Яныгина, и Охотск оказался во власти мародеров и спекулянтов.
В это время горстка большевиков, возглавляемая Паршенковым и Ситниковым, создала в Охотске уездный комитет РКП(б).
В апреле двадцать первого года уком РКП(б) решил арестовать Сентяпова и ликвидировать банду Яныгина, но те узнали об опасности.
Яныгин решил сам напасть на Охотск. В густом тумане июньского предрассветья бандиты переправились через Кухтуй, напали на большевиков и рабочих, пришедших с приисков. Рабочие отступили, но положение спасли коммунисты во главе с Анти-пом Ситниковым.
Потеряв двадцать человек убитыми, бандиты бежали, но недешево обошлась победа и рабочим. Был смертельно ранен Антип Ситников, в рукопашной схватке погибло восемь большевиков. Уком отправил в Якутск нарочных за помощью и начал укреплять оборону города. Рабочие создали оружейную мастерскую, занялись литьем пуль, картечи, изготовлением бронзовых гранат.
В напряженном ожидании прошло девяносто дней: бандиты не решались на новое нападение, но и Охотск не получил из Якутска помощи.
Октябрьским утром из непрерывного дождя вырисовался силуэт парохода «Свирь». В полдень рядом со «Свирью» встал на якорь «Кишинев» — из Владивостока прибыла новая военная экспедиция есаула Бочкарева. К Бочкареву немедленно явился Яныгин, и они сговорились о совместном нападении на Охотск.
Большевики не могли оборонять город: уком решил со всеми красногвардейцами уйти на прииск.
Высадившись на берег, есаул Бочкарев передал якутам и тунгусам свое обращение: «Инородцы, если вы хотите есть, мы накормим вас. Бросьте заниматься политикой. Вешайте и убивайте коммунистов. Восстанавливайте старую власть на прежних основаниях».
Бочкаревцы разграбили Охотск, а за ушедшими в тайгу бросились яныгинцы. Первую группу они настигли на таежной почтовой станции Амга. Там измученных голодом, обмороженных людей перекололи штыками. Другая группа попала в плен на станции Аллах-Юнь. Пленные после зверских пыток были расстреляны.
Чудовищную расправу учинили яныгинцы над третьей группой большевиков и красноармейцев. Из Охотска ушло сто человек, но по пути до станции Атырдах половина погибла от голода и мороза, утонула на переправах через Алдан. Остальных захватили яныгинцы. «Бандиты вспарывали еще живым коммунистам животы, вытаскивали кишки, развешивали их по стенам станции. Потом убитых сожгли», — рассказала единственная уцелевшая от гибели свидетельница Екатерина Нарицына.
На старинном тракте погибли все покинувшие город Охотск.
А в городе Бочкарев и Яныгин установили кровавую «демократию», и, словно укрепляя их владычество, в сентябре двадцать второго года в Охотске высадился отряд пепеляевцев под командой генерала Ракитина.
Он собрал в тайге несколько сот охотников и с ними отправился на помощь Пепеляеву, но Яныгин отказался от похода.
Якутский поход окончился полным фиаско, Ракитин вернулся в Охотск и стал готовиться к отъезду, отбирая у местных жителей золото и пушнину.
На побережье пришел холодный пасмурный май двадцать третьего года.
— «Где вы, что с вами? Где вы, что с вами?» «Ставрополь», дайте ваши координаты. Сообщаем пункты Охотского побережья, в которых расположены отряды пепеляевцев…» Радист Иван Полыгалов торопливо записывал радиограмму, страшась пропустить хотя бы одно слово, а приглушенный расстоянием голос повторял: «Говорит Владивосток. Перехожу на прием…» Рация засвистела, защелкала, далекий голос ослаб, снизился до шепота, растаял совсем.
Полыгалов спрятал радиограмму в карман, вышел на площадь.
Над почерневшими купеческими домами и бедными лачугами возносила зеленые купола церковь — единственная на тысячи верст Охотского побережья. По краям просторной площади теснились фактории, лавки с крупными вывесками: «Представительство торговой фирмы «Олаф Свенсон»», «Контора «Гудзон-бей»», «Торговый дом братьев Сивцевых». За церковью виднелись гофрированные крыши складов «Фирмы П. А. Холмса», «Аянской корпорации Пюргентона», японской промышленной компании «Арай Гуми».
Полыгалов направился к бревенчатому домику корабельного мастера Василия Бозова. Постучал трижды в ставень, дверь тотчас открылась.
— Новости принес? — быстрым шепотом спросил Бозов, пропуская в комнату Полыгалова.
— Перехватил радиограмму из Владивостока, — Полыгалов подал радиограмму.
— Теперь ясно, идут наши. Но где они находятся, сколько их, как связаться с ними? Этот «Ставрополь» отвечает на позывные Владивостока? — обрадованно спрашивал Бозов.
— Пока не принял никакого ответа.
— Жаль, очень жаль! Нам надо установить наблюдение за морем, но генерал Ракитин не должен знать ни слова о «Ставрополе».
— Шила в мешке не утаишь.
— Будь с генералом осторожен, малейшее его подозрение — и нам крышка.
— Что ты меня предупреждаешь, чай, не дитя, — обиделся Полыгалов.
— Вчера генерал потребовал, чтобы я быстрее исправил моторный катер. Ему не терпится съездить в Аян к Пепеляеву, — сказал Бозов. — Я же все тяну и тяну с ремонтом.
— Я не могу долго скрывать радиограмму.
— Скажи Ракитину, принял-де сообщение из Японии, японцы-де посылают военный корабль за ними. Всякие хитрости нужны теперь, чтобы скрыть приближение наших.
— Тогда пойду к генералу, — согласился Полыгалов.
— Держись с ним почтительно, но и достойно. Он это любит…
Полыгалов шагал по улице, похорошевшей от утреннего света, радуясь появлению солнца: оно предвещало открытое море, рыбалку, охоту, может быть, приход корабля. На побережье кончались продукты, появление корабля было бы как божья милость.