Птицы

Наконец, мистер Кэттли прекратил свой поиск и извлек из кармана подпорченный ржавчиной портсигар. Открыв его, он достал полосатую папиретку, чиркнул длинной спичкой и закурил. Табак был хуже некуда. От едкого дыма на глаза наворачивались слезы. Финч тут же закашлялся.

«Он хочет отравить меня?» — подумал он.

Но мистер Кэттли не собирался никого травить — по крайней мере, в данную секунду. Он ударился в рассуждения:

— Обман — это плохо только в глазах тех, кто в нем не преуспевает. Либо тех, кто не хочет, чтобы этот нужный и полезный инструмент использовали против них. Либо и тех, и других. Обман помогает в моменты, когда уже ничто не поможет. Обман открывает двери, решает затруднения. Обман спасал мою шкуру множество раз.

— Но если я знаю, что вы врун, то вам не верю, и ваш обман не сработает, — заметил мальчик.

— Хорошо, — невозмутимо кивнул мистер Кэттли. — Что из того, что я тебе рассказал за все время нашей увлекательной беседы, было ложью?

Финч только открыл рот, чтобы ответить, но… тут же вынужденно его захлопнул. Каждое утверждение этого человека было сказано так простодушно и беззаботно, что не было смысла сомневаться в его словах. И несмотря ни на что, тот запросто мог все время врать, изобретать на ходу истории про приют, про своих родителей и прочее. Может, его звали даже не Кэттли.

Мистер Кэттли продолжил мысли мальчика:

— А все потому, что я не дал тебе поводов считать, что я обманываю.

Финч был совершенно сбит с толку:

— Так вы не обманывали? Все было правдой?

— Да, — ответил мистер Кэттли. — Или нет. А ты никак не можешь проверить. В этом есть своя прелесть, согласись. Буквально каждое мое утверждение может оказаться ложью, но при этом равнозначно и правдой тоже может быть. Ты к чему склоняешься?

— Я… я не знаю. Вам ведь нет смысла обманывать?

— Действительно. — Мистер Кэттли выразительно поглядел на мальчика. — Зачем бы мне это было нужно?

В его глазах промелькнул коварный блеск, и Финч едва не вжался в иллюминатор.

— Гм… да чего ты такой пугливый? Мы просто миленько разговариваем.

Разговор походил на что угодно, но ничего «милого» в нем точно не было. Тон, манеры, выражение лица и взгляд мистера Кэттли заставляли думать, что он просто потешается над Финчем.

Еще одна станция осталась позади. Но мальчик снова этого не заметил.

— А как вы от того констебля отделались? — спросил он. Его это действительно интересовало.

— Все дело в моем любимом обмане, — без затей признался мистер Кэттли. — Я ему шепнул кое-что, а он и поверил. Вот ты мне можешь сказать, почему врать плохо? И не надо про твоего этого дедушку. Просто ответь.

— Потому что… э-э-э… — мальчик задумался. — Могут побить, когда узнают, что ты соврал.

— Это значит, что попадаться на обмане — плохо. А не сам обман.

— Ну тогда… ну тогда… Ложь вредит людям…

— Как это? — с искренним удивлением спросил мистер Кэттли.

— Ну… Когда я обманываю, мне ведь верят. И они… они потом делают что-то из-за того, что я сказал. Но это была неправда.

Мистер Кэттли фыркнул.

— А ты, коротышка, явно не блещешь в классе Риторики. Но я тебя понял, хотя это было совсем непросто. И ты все равно не прав. Злоупотребляя их наивностью и доверием, я делаю их умнее. В итоге. А издержки… Ну так это ведь жизнь, верно? Кто-то всегда остается в выигрыше, а кто-то довольствуется пустым карманом. Так почему не быть в числе первых?

Финч не мог ответить. Он знал, что мистер Кэттли говорит плохие вещи. Но он не мог объяснить, что в них плохого. Не мог ни с чем спорить. Все звучало очень убедительно.

— Ложь бывает красивая и сложная, — продолжал мистер Кэттли. — Качественная ложь — произведение искусства и исключительно творческий процесс. По-настоящему хорошим лжецом стать трудно. Нужны годы практики и фантазия.

— У меня нет фантазии, — признался Финч.

— Это грустно.

— Да. Я просто отсталый.

Мистер Кэттли удивленно изогнул бровь.

— Почему это? Я как-то не заметил.

— Так говорят.

— Кто говорит? Дедушка?

— Нет. Все другие. Особенно учителя.

— Все другие — тупицы и идиоты, — безапелляционно заявил мистер Кэттли. — Особенно учителя. Учителя вообще — те еще монстры. Был у меня в приюте один учитель, мистер Кворкин. Я один раз видел, как он ел глаза одного из сирот.

Финч содрогнулся, живо представив себе это кошмарное зрелище.

— Как это ел? — шепотом спросил он.

— Схватил за голову и как будто целовал глаза бедного коротышки. Но когда целуют, не жуют. И кровь не течет.

Финч даже не успел как следует испугаться, когда вдруг понял:

— Вы сейчас врете?

— Кто знает… — задумчиво ответил мистер Кэттли, и эта его отстраненная задумчивость показалась Финчу очень жуткой.

«Станция “Мост Шелли. Шелли”», — сообщили вещатели, и трамвай начал замедляться.

Мистер Кэттли вскочил, словно внезапно обнаружил канцелярскую кнопку на своем сиденье.

— Моя станция, — сказал он и подмигнул. — Приятно было поболтать. До встречи, коротышка.

Мистер Кэттли развернулся и размашистым шагом пошагал к передней площадке, скорее, оскорбительно, чем почтительно, кивнул кондуктору, после чего соскочил с подножки в снег.

Финч очень понадеялся, что упомянутой встречи никогда в его жизни не случится.

*

Прорезая снег, трамвай громыхал по мосту Шелли. Под ним располагался сам Шелли, небольшой район, выстроенный на холмах. В нескольких футах от ограждения моста располагались покатые черепичные крыши, окутанные каминным дымом, который выползал из кирпичных дымоходов. На шпилях неспешно крутились чаши анемометров. В чердачном окне одного из домов прыгала собака. Она лаяла вслед трамваю, будто провожая его гневными ругательствами.

В иное время Финч, вероятно, как-нибудь отреагировал бы — может, даже показал бы этой псине язык, но сейчас он ее даже не заметил, глубоко уйдя в свои мысли. Он думал о словах мистера Кэттли. Думал про обман, про школу, про приют, про дедушку и про родителей…

Финч так задумался, что сперва даже не заметил, как трамвай преодолел мост Шелли и оказался в Горри, среди тесных квартальчиков и неказистых домишек.

Рупоры-вещатели ожили. Из них посыпался треск и потекло шипение. Пассажиры оторвались от газет и недоуменно задрали головы — трамвай еще не добрался до станции, значит, это было не объявление о прибытии.

Скрипучий голос заговорил: «Внимание, пассажиры! Метеорологическая станция из Бруберри передает, что ожидается очередная снежная буря. Предупреждение! Предупреждение! Через шесть дней! Ожидается снежная буря! Будьте готовы и следуйте установленным инструкциям!»

Финч вздохнул. Он посмотрел на прочих пассажиров. Все без исключения выглядели раздосадованными и мрачными. Ну еще бы: все дела отменять из-за бури!

— Лишний повод Горбисту или Уолшшам набить карманы, — сердито сказал кто-то из пассажиров.

— Да-да… — ответили ему.

Что ж, вот, кто сейчас, должно быть, ждал снежную бурю с нетерпением, так это упомянутые личности, которых буря должна была лишь обогатить. Господин Горбист и семейство Уолшшей владели компаниями по добыче и переработке снега. Самые важные люди в городе, они летали на своих собственных частных дирижаблях, ходили в дорогие рестораны, и о них часто писали в газетах.

В классе Финча училась Уиллаби Уолшш, одна из самых нелюбимых то ли племянниц, то ли внучек старого господина Уолшша, сосланная в школу «Фьорити» за какую-то провинность и вынужденная учиться вместе с такими, как Финч. В классе все презирали Уиллаби за богатство ее семьи, а еще потому что она была толстухой. Миссис Оул и другие учителя иногда говорили, что она так и умрет толстой и никем не любимой. Одноклассников Финча это весьма забавляло.

Трамвай подошел к очередной станции. А за ней вскоре и к следующей, а Финч все думал о снежной буре. Дедушка всегда пек имбирное печенье во время бури и пытался не подавать виду, но от Финча не могло укрыться, что он в эти дни становится печальным и рассеянным. Впрочем, не он один…