Птицы

— Что вы здесь делаете? — спросила она строго. — Здесь не место для детей.

— Мы просто шли на ярмарку и услышали, что кто-то плачет, — соврал Финч.

— Мы подумали, вдруг вам нужна помощь, — добавила Арабелла.

Лицо женщины выражало сомнение.

— Помощь? И чем же вы можете мне помочь?

Что-то вдруг будто подтолкнуло Финча, и он протянул ей пакетик с конфетками.

— Все будет хорошо, мадам, — сказал мальчик. — Не плачьте.

Женщина была потрясена его поступком. Тем не менее она взяла из пакетика лакричную пиявку и улыбнулась. Несмотря на растекшуюся тушь и слегка покрасневшие щеки, улыбка будто осветила ее лицо. Эта дама была не просто миловидной — она была очень красива. И Финч ее узнал.

— Вы — Фанни Розентодд? — спросил он.

Та кивнула и отправила в рот пиявку.

— Я — Финч. А это — Арабелла.

Мадам Розентодд по очереди протянула им руку в тонкой бархатной перчатке.

— Приятно познакомиться, дети, — жуя конфету, сказала она. — Можете называть меня Фанни.

— Вы же очень красивая, Фанни! — выпалил Финч и покраснел, а Арабелла закатила глаза. — Вы не должны огорчаться. Почему вы плачете?

— Мы можем как-нибудь вам помочь, мадам? — спросила девочка. — Что-нибудь сделать для вас?

— Вы очень добры, дети, — сказала мадам Розентодд, зажала зубами мундштук и выпустила из уголка рта струю дыма. — Но, к сожалению, вы ничем мне не поможете.

— Может, если вы расскажете… — начал было Финч, впрочем, Фанни Розентодд явно не нуждалась в дополнительных уговорах. Судя по всему, у нее на душе давно накипело, и ей срочно потребовалось выплеснуть свою горечь.

— Все хотят, чтобы я была страстной и веселой! — жалобным голосом сказала она. — Потому что хмурые заплаканные женщины никому не нужны. Всем подавай ярких, пылающих безудержным огнем бестий!

— А кто такие «бестии»? — спросил Финч.

— Женщины, которые держат мужчину за горло, впиваясь в его губы поцелуем, — машинально пояснила Фанни и продолжила жаловаться: — Я должна быть ослепительной, как проклятая лампа! Я должна светить и греть! Я должна раскалять сердца и умы! И никому нет дела до моих чувств…

— Нам есть дело, Фанни! — сказал Финч. — Возьмите еще конфету!

— С удовольствием! — мадам Розентодд отправила в рот еще одну пиявку и принялась ее трагично жевать.

— Мы вас понимаем, Фанни, — попыталась утешить ее Арабелла. — Это очень несправедливо! Расскажите, что случилось!

Финч сомневался, что это сработает, но мадам Розентодд отчаянно нуждалась в слушателе — хотя бы таком — маленьком и наивном, перед которым не стыдно приобнажить душу.

— Я так устала от этих взглядов, — сказала она. — Так устала от луча прожектора. Когда-то я просто хотела петь, но сейчас я уже не понимаю, о чем пою. Я больше не чувствую музыку, понимаете? Музыка превратилась в какое-то громыхание и шипение на фоне, а я выдаю под нее бессмысленные рифмованные строки, от которых самой тошно. Любовь, роковая страсть, томные взгляды и ревность. Я не хочу об этом больше петь.

— А о чем бы вы хотели петь?

— Я… я не знаю, — она отрешенно огляделась. — О снеге, о мечтах, о том, что меня действительно волнует.

— Но почему вы не поете об этом?

— А это, милая, никому не нужно. Всем подавай стр-р-расть, огонь, пошлость и вульгарщину, неразделенные чувства, предательства. И всё с этим циничным черным юмором, от которого хочется повеситься. Это даже хуже, чем кукольный водевиль, это… это… кабаре.

Мадам Розентодд уставилась на медленно падающие снежинки. Кажется, она впервые все это сказала вслух, будто выцарапав из себя признание. И все же было видно, что ей удалось сбросить с души тяжелый камень.

— Вам нужно обмануть их, — сказал Финч. — Всех тех, кто ждет от вас… ну, то, что ждет. Пойте о том, о чем хотите. Вы пробовали?

— Очень давно, Финч, — грустно протянула мадам Розентодд. — Еще когда только начинала. Меня встретили презрительным улюлюканьем, но когда я затянула о красотке Бонни, не дождавшейся своего лихого штурмана, все были в восторге.

— Но сейчас все по-другому, так?

— О чем это ты?

— Ну, тогда вы еще не были… — Финч припомнил: — «Самим очарованием», «восхитительным цветком» и «гвоздем программы». Сейчас вы можете делать, что захотите, и все будут вас любить.

— Но мне страшно. А если они снова начнут улюлюкать?

— Фанни, — сказала Арабелла тоном, каким обычно взрослые говорят с детьми. — Вам не стоит бояться. Вы прекрасны. И это они все в ваших сетях, а не наоборот. Так нарисовано на афише.

— Дедушка говорит, — добавил Финч, — что, когда человек надолго прекращает быть собой, его душа черствеет, и он умирает изнутри.

— Так и есть, — кивнула мадам Розентодд. — Я почти очерствела и умерла изнутри. Вы очень умные дети.

Она будто на мгновение забыла о собственных бедах и пристально поглядела на Финча и Арабеллу. Оба тут же опустили глаза и покраснели, не в силах выдержать немигающий взгляд этой восхитительной женщины.

— Вы очень милые, — сказала мадам Розентодд. — Спасибо вам за вашу доброту. Сейчас нечасто встретишь того, кто просто выслушает и попытается утешить. Жаль, что вы — всего лишь дети. И жаль, что все несколько сложнее, чем просто взять и попробовать. Но вы своего добились, маленькие коварные интриганы! — она звонко рассмеялась. — Мне уже не так грустно. Может, это я могу что-то для вас сделать?

— Нет, Фанни, спасибо… — начал было Финч, но Арабелла перебила его:

— Мой дядя, — сказала она и указала на дверь за спиной мадам Розентодд. — Он там, внутри. Мы не шли ни на какую ярмарку, а следили за ним, потому что на самом деле он не мой дядя. Он очень плохой человек. И мы хотели узнать, что он замышляет.

Мадам Розентодд вздохнула.

— Я тебе очень сочувствую, малышка, но детям и правда лучше не посещать такие места, как «Пересмешник». Там полным-полно плохих людей. А еще то, что показывают на сцене, порой бывает… гм… непонятным для детей. К тому же, — она наклонилась к Финчу и Арабелле и, приставив ладонь к губам, прошептала, — за дверью черного хода стоит Вингало, младший брат Боргало, который сторожит главный вход. Они очень злобные, и я не смогла бы вас провести, даже если бы захотела. Мне очень жаль…

Арабелла пригорюнилась, и мадам Розентодд ласково взяла ее за подбородок. Лукаво прищурилась и сказала:

— Знаешь что? Как выглядит этот твой дядя? Который не-дядя.

— Он носит черный костюм в тонкую белую полоску. А еще у него тонкие черные усики.

— Я погляжу, что он там делает, и напишу тебе в письме. Скажи мне номерной код твоего приемника пневмопочты.

— В Горри не проведена пневмопочта. Но вы можете написать мне обычное письмо! Я сама всегда забираю почту!

— Говори адрес, — сказала Фанни.

— Горри. Улица Трум. Дом номер семнадцать. Арабелла Джей из девятой квартиры.

— Горри. Трум. Семнадцать. Девять. Арабелла Джей. Сейчас запишу в гримуборной.

В дверь постучали. Глухо. Несколько раз.

Финч никогда не видел и не слышал, чтобы кто-то стучал не внутрь дома, а наружу. Но мадам Розентодд явно поняла знак.

— Да иду уже! Иду! — раздраженно воскликнула она и повернулась к детям. — Рада была с вами познакомиться. Финч. — Она протянула руку мальчику, и тот ее восторженно пожал. — Арабелла. — И девочка тоже пожала. — Дети, я должна вас предупредить. Не стоит ходить по таким местам. Здесь бродит всякий сброд, и вас могут обидеть. А я этого не хочу.

— Хорошо, Фанни! — сказали Финч и Арабелла хором.

— Ну ладно. — Женщина улыбнулась. Кажется, она поняла, что никакие советы и увещевания детскому любопытству не указ.

Мадам Фанни Розентодд, «гвоздь программы», кивнула им напоследок и исчезла за дверью.

*

Уже стемнело. Финч брел домой, утопая по щиколотку в снегу. Ноги мальчика гудели от долгих блужданий по закоулкам родного района, руки совершенно одеревенели от копания в кучах ржавых деталей и механизмов, сваленных на задворках мастерских. В животе от голода скрипело, скрежетало и урчало, словно Финч и сам был сделан из таких механизмов.