Страница 78 из 149
— Ты лжёшь! — спокойно констатировал Кригер, — во время стандартной проверки после заявки инженера шахты Зеештадт выяснилось, что ты ещё на этапе был связан с пленным офицером и ещё несколькими коммунистами, которые недавно пытались совершить побег из арбайткоманды. Шайзе! Ты проявил подозрительную инициативу при регистрации по прибытии в Цайтхайн, пытаясь войти в доверие к представителям администрации. Ты отлично владеешь немецким. И твои объяснения — это лепет ребёнка. У меня есть письменные показания полицейских лагеря о твоём подозрительном поведении на этапе, мародёрстве и случаях подкупа охраны, а также торговле с польским населением в оккупированной зоне.
Наконец, гауптман остановился и пристально взглянув на меня. Видимо, полагая, что я должен сейчас начать оправдываться и визжать, вымаливая пощаду. А ещё обязательно признаться, что являюсь специально засланным разведчиком и готов на всё ради сохранения жизни.
Что ж, герр Кригер. Попробую немного поломать стереотип и удивить вас. Тем более что если бы всё, что вы мне тут про меня наплели было подтверждено неопровержимыми фактами, то я бы не отделался всего лишь побоями. Пусть и чрезвычайно чувствительными. Я тебе зачем-то нужен, гауптман, раз ты снизошёл до подобной возни с простым красноармейцем.
— Господин гауптман, если вы, как представитель великого Рейха, считаете меня виновным, я не должен спорить. Возможно, вы во многом правы. Я виновен в том, что не проявил достаточной бдительности и не распознал замаскированных врагов Германии и фюрера среди тех пленных, что были со мной на этапе. Иначе я бы обязательно доложил господину Вайде или его подчинённым о наличии в вагоне коммунистов, красных командиров и евреев. Моя вина в том, что я слишком доверчив и сострадателен. К тому же моё физическое состояние довольно плачевно. Что сказывается и на умственных способностях. Что же по поводу мародёрства: я полностью признаю свою вину в том, что выменивал одежду с умерших на продукты питания у поляков, забирая себе часть обмундирования. Мне повезло снять с трупов несколько золотых вещей, которые я выменял на воду для себя и своих товарищей. Если мне будет позволено, я готов заявить, что придерживаюсь правил солдатской чести и взаимопомощи. Вам, как настоящему офицеру вермахта, это должно быть понятно, — на свой страх и риск я добавил немного патетики в свой. Подбирать ключики к этому зубру стоило осторожно. Вон как он быстро свёл на нет все мои прежние потуги многократного лизания задницы Германии и Рейху, — к тому же, — я постарался добавить в голос побольше отчаяния и эмоций, — я всегда желал и хочу выжить любой ценой! Быть на стороне победителей — самое рациональное в моём положении. Хватит совершать глупые ошибки!
От моей неожиданной эскапады у Кригера невольно дрогнули веки. Но лицо сохранило бесстрастную маску.
— Тэлычко, что за чушь вы несёте?
— Никак нет, господин гауптман. Это не чушь! Я давно понял, что эту войну Советам не выиграть. И только природная трусость, да ещё ранение на фронте мешали мне сделаться перебежчиком. Судьба сама за меня всё решила. Счастливый случай привёл к тому, что я не погиб от пули или осколка, а попал в плен, где и решил приложить все старания для того, чтобы служить великой Германии! Эту мою инициативу, возможно, и приняли за попытку втереться в доверие. Но в рассказе о себе я не солгал ни слова. Может, немного приукрасил. Но это лишь от искреннего желания быть полезным.
— Но почему бы тогда попросту не пойти в добровольные помощники? — похоже, мне немного удалось сбить гауптмана с первоначального настроя, втягивая его в спор.
Смешно сказал «спор». Один спорщик сидит за столом в чистенькой форме и надраенных до зеркального блеска сапогах, благоухающий одеколоном и коньяком. Другой же висит на верёвке в мокрой изорванной гимнастёрке и разодранных штанах, сверкая лилово-синими боками и, не смотря на старания охранников, распространяет ядрёные запахи вокзального бомжа.
— Вы будете смеяться, господин гауптман, но я порядочный человек. В полицаи дорога преступникам и люмпенам, людям, обозлённым на большевиков, стремящимся к мелкой власти над униженными и реализующими свои потаённые пороки в издевательствах над беззащитными. Я же считаю, грош цена таким «добровольным помощникам» Рейха. Все они быдло и расходный материал. И подлежат уничтожению так же, как евреи, цыгане и коммунисты. Конечно, после того как полностью отслужат свой ресурс. Но пока вам с ними по пути. Я же — человек образованный, знающий язык и думающий, думающий прежде всего о будущем вот этой страны, что совсем скоро перестанет называться СССР. Я лишён иллюзий того, что когда-нибудь смогу хоть немного приблизиться к статусу гражданина великой Германии, которая в скором времени будет простирать своё просвещённое влияние и власть на земли от Атлантического до Тихого океана. Но я постараюсь приложить все возможные усилия, чтобы быть полезным.
— Тэлычко, а вы…необычный экземпляр, — улыбка Кригера напоминала волчий оскал, — такое впечатление, что твои инструкторы из НКВД готовили тебя, используя речи нашего министра пропаганды.
— Господин гауптман, я не…
— Ладно, Пэтэр, не будем повторяться. Я позову Гельмута на полчаса, а сам пойду выпью кофе. Потом мы снова поговорим, — Кригер встал из-за стола, захлопывая папку с бумагами.
— Мне жаль, господин гауптман, что вы мне не верите. И чей-то злостный оговор лишит вас, возможно, одного из преданнейших людей, — мне удалось даже немного взрыднуть голосом в конце фразы. Играть, так уж играть до конца.
Дверь за гауптманом закрылась не сразу, впустив лысого абверовского палача, нёсшего в руках небольшую оббитую кожей дубинку с петлёй на рукоятке. Я и не заметил, как он выходил.
Дальнейшие события я уже воспринимал урывками. Лысый бил молча, со знанием дела, не отлынивая и не давая мне ни отдышаться, ни откашляться. Я не мазохист и не ортодоксальный патриот, но то, что этот гад вытворял со своей дубинкой, уже через пять минут вызвало у меня настойчивую мысль покаяться во всех грехах. Реальных и нереальных. А также помянуть всеми знакомыми мне цензурными и нецензурными словами поимённо анавров, Хранителей, руководство Советского Союза и Германии, Папу Римского и чёрта лысого, то есть абверовского ката по имени Гельмут.