Страница 60 из 149
Глава 11
Глава одиннадцатая
Нам всем дана судьба одна,
Нам всем дорога в ад.
Оскар Уайльд
«Баллада Редингской тюрьмы»
С обедом я почти пролетел, так как, несмотря на наличие фляги, черпальщик местного супа отказался в неё наливать картофельно-брюквенную бурду, сославшись на «недостаточную чистоту посуды». Лень было опустить флягу в жиденькое варево. Вот же, с-сука!
Пришлось довольствоваться пайкой от полуторакилограммовой буханки «хлеба для русских» — того самого серого кирпича, груды которого дожидались на деревянных столах вновь прибывших пленных.
Оказалось, что выдавали такую буханку одну на десять человек. Зато я познакомился со своей арбайткомандой, среди которой из моих новых знакомых оказался один из полицаев, что ходил под Вайдой. Звали его Грицко. Не сразу разобрал, имя это было или фамилия полицая.
Но именно его поставили над нами бригадиром. Ему-то и полагался бакшиш в виде золотой цепочки из моих запасов. Вайде же пришлось отдать одно из десятка обручальных колец, которыми отблагодарил меня ювелир.
Мешочек с остальным хабаром и рейхсмаркам снова занял своё место у меня рядом с…ну вы поняли.
К хлебу полагалось двадцать граммов маргарина, пахнущего керосином, и кружка эрзац-кофе, слегка подслащённого сахарином, которая досталась мне благодаря запасливому Магомеду, что имел в загашнике настоящее богатство: целых две слегка помятых алюминиевых кружки с инвентарными номерами. Одна из них принадлежала его товарищу, умершему ещё на этапе. И я, не задумываясь, сменял её у Маги на один из перочинных ножей, ничуть не жалея о неравнозначности мены.
Достаточно было увидеть лихорадочный блеск в глазах дагестанца, когда я продемонстрировал ему этот небольшой невзрачный ножик, но с набором настоящих стальных острых лезвий. Как же любовно он гладил потрескавшиеся костяные накладки на корпусе и пробовал пальцем остроту лезвия!
Жалел я лишь о том, что обмен удалось совершить довольно поздно и когда я с кружкой кинулся за своей порцией супа, баланду разливать уже перестали. Впредь будет наука.
— Э, брат, не переживай! Найдём и тебе котелок, если живы будем. Матерью клянусь! Я ведь понял. Ты мне уважение оказал, помог, как брат. Хотя сам рисковал, э! Мне ребята потом растолковали, чего тот унтер хотел… грязная собака. В евреи меня записать хотел, а, Иблис его имя! Спасибо, брат! И за нож… Мужчине без ножа никак нельзя!
Я молча улыбнулся на слова Маги. Досада на то, что мне не досталось баланды, куда-то подевалась. А злость на свою тупость показалась смешной и никчёмной: ведь мог же спросить, куда бойцы тогда подевали пустые банки из-под немецких консервов?
На ночь нас определили в первый барак. Не знаю, как в остальных, но в нашем бараке народу было явно больше, чем было рассчитано. Пленных из арбайткоманд, что отправлялись завтра поутру к местам назначения, положили прямо на земляной, утоптанный тысячами ног, пол, подстелив подозрительные куцые соломенные матрацы, воняющие прелью и застарелой мочой. Но народ, измученный многосуточным стоянием в вагонах, повалился на них, словно на перины. И спустя всего несколько минут все забылись беспокойным болезненным сном.
Утро, сдобренное тепловатым вчерашним эрзац-кофе и половинной нормой «хлеба для русских» началось с оправки и быстрой погрузки в три видавших виды «Опель-Блица» с обшарпанными бортами.
Грузовики с полагающейся охраной с рассветом загрузили пленным — и вот мы уже катим на довольно приличной скорости по неплохому шоссе. Судя по встающему где-то чуть в стороне за видимым краем правого борта, где мне досталось место на жёсткой лавке, солнцу, путь наш лежал куда-то на юг или юго-восток.
Значит, в целом, сценарий прежней истории не особенно изменился и меня ждёт работа на угольном разрезе где-то на границе Германии и Чехии. Информация в дедовой учётной карте была более чем скромная, не говоря уже о том, что в моё время в тех местах поменялась не только геополитика, но и география: давно выработанные шахты и развалы выработаны, засыпаны и забыты, а рабочие посёлки снесены, территория застроена обычными современными домами. В этом времени там почти треть населения этнические немцы, остальные — чехи. А к середине двадцатого века земляки Швейка повыгоняют всех фрицев из тех мест начисто. Ну да мне от этого ни тепло, ни холодно.
Ничего примечательного для такого туриста, как я, в монотонной езде по дорогам Рейха не было, а вот остальные пленные только и крутили головами, тихо переговариваясь и чуть ли не показывая пальцами, лишь опасливо поглядывая на снулых конвоиров. Но на самом деле, вокруг было на что посмотреть.
Вся дорога заняла от силы часов пять. Уже часа через полтора стали открываться местные красоты, что принято в моём времени называть саксонской или чешской Швейцарией: живописные леса и рощи на фоне невысоких колоритных гор, небольшие водопады из горных ручьёв и речушек, извилистые дороги, каменные столбы и прочие изыски рельефа.
Несколько раз нам пришлось пересекать неширокие реки. Были ли это притоки Эльбы, не знаю. Настолько мои знания карты не распространялись. Но кое-какие думки у меня вся эта флора, конечно, простимулировала.
Вот если, к примеру, укрываться в этих лесах? Насколько они дремучие и непроходимые? Мне помнится вики однозначно утверждала, что уже в это время местные леса в Германии и Чехии напоминали, скорее, не облагороженные парки, исхоженные вдоль и поперёк местными егерями, и браконьерами.
Вопреки ожиданиям, на дороге было довольно оживлённо. Это вам не Украина с Белоруссией. И даже не генерал-губернаторство. Во-первых, неприятно удивило наличие большого количества населённых пунктов, во-вторых, каждые полчаса-час нам встречался какой-нибудь патруль: полицейский, жандармерии или даже армейский. А ведь это глубокий тыл! Не говоря уже о снующих грузовиках с самыми различными грузами. При такой интенсивности движения дороги здесь — это самые опасные объекты для пребывания беглецов.
Наличие избытка транспорта, шныряющей по дорогам полиции, военных — вот, пожалуй, и все признаки военного времени. Ни разу я не углядел ни следов взрывов или обстрелов. Всех этих областей ещё не успели коснуться ужасы войны. А жители пряничных городков, посёлков и даже замков, словно сошедших с рождественских немецких открыток, пока не ощутили на себе ни лишений, ни бессмысленных сокрушительных британских и американских бомбардировок.