Страница 11 из 149
— Какой сообразительный дядечка. Я продолжал ещё четверть часа терпеливо и внимательно вглядываться в лица немцев, которых мне показывала тётя Валя и запоминать комментарии Моисеевны. «Только бы не забыть, никого не забыть…» — как молитву повторял я, рассматривая групповые фотографии лагерных полицаев, к сожалению, без указания имён и фамилий. Старые, чёрно-белые фото тем не менее прекрасно передавали индивидуальные физиономические особенности. Поэтому я попросил показать мне всех полицаев, которые удалось найти в базе. Чем чёрт не шутит, может, многие из этих ублюдков пока ещё не перешли черту и являются всего лишь потенциальными предателями. А кто предупреждён, тот вооружён.
— А вот глянь-ка ещё одно фото, Гаврила, — щёлкнула мышкой Валентина Марковна, — Оскар Вайс, антифашист, к сожалению, не указано ни звание, ни каким образом он был связан с подпольем. А может, это и вовсе не он. Известно только, что этот немец дал возможность пользоваться радиоприёмником, который прятали под половыми досками рентгеновского кабинета в лазарете.
— Надо же, совсем пацан. Вайс…Оскар… Почти Иоганн.
— Нда… — протянула Мирская. На то, чтобы вживаться у тебя не хватит времени, Гаврила. Какая ирония. После окончания войны, например, я была абсолютно убеждена, что больше никогда не увижу фашизм. Наивная девочка. Кстати, об Иоганне Вайсе. Ты не поверишь, Никитич, но это я когда-то в своём рассказе поведала будущему автору сценария слова, услышанные мной от лагер-фюрера. Почему-то именно они навсегда врезались в мою детскую память.
— Это какие же? — заинтересовался я.
— «Когда не было газовых камер, мы расстреливали по средам и пятницам. Дети пытались прятаться в эти дни. Теперь печи крематория работают днём и ночью, и дети больше не прячутся. Дети привыкли…» — произнесла Мирская, на секунду прикрыв веки.
Следующий час я не поленился и потратил на запоминание всей имеющейся у подруг информации об известных членах лагерного подполья. Хотя сомнения о том, что бесполезно трачу время, всё же были. Согласно официальным данным, сформировано оно было в основном лишь летом-осенью 1943 года. Но чем чёрт не шутит. Лишней информации не бывает. Вдруг да понадобится заручиться доверием кого-нибудь из них? Благодаря тёте Вале, моя память пополнилась настоящим досье на лагерных офицеров, кураторов из санитарной службы лагерей и сотрудников гестапо IV-го Дрезденского округа Третьего Рейха. Лица, фотографии, документы…
Очень скоро от усталости появилась резь в глазах и заломило виски.
— Ну хватит, Гаврила. Перед смертью не надышишься. А то вон глаза уже, как у вампира из сериала с низким рейтингом, — тётя Валя выключила ноутбук. Давай, лучше чайку с мятой да мелиссой, чтоб осадить немного эту мерзость, — она пододвинула ко мне парившую ароматным дымком чашку.
Сделав глоток, я посмотрел на курившую как паровоз Мирскую.
— До сих пор не могу осознать, Моисеевна, как вы так с ходу мне поверили? Да ещё так активно включились в подготовку. Ей-богу, я бы, кроме как за розыгрыш, подобное не воспринял. Спасибо! Не ожидал…
— Пожалуйста, — устало махнула рукой с зажатым в пальцах мундштуком Мирская, — нам ведь тоже развлечение какое-никакое. Пусть даже и розыгрыш. Ты вот знаешь, Гаврила, о чём я больше всего мечтала в плену?
— О еде, наверное.
— Ну, это, само собой. А ещё? Если подумать?
Я переглянулся с хитро прищурившейся Валентиной Марковной, не преминувшей мне лихо подмигнуть.
— Ну, не знаю…голова уже плохо соображает, — схитрил я.
— Не знаю кто о чём, а я больше всего хотела отомстить. Это желание появилось не сразу, нет! Сколько тогда мне было — всего ничего. Но спустя год от увиденного и испытанного, а, может, от почти полного отсутствия надежды и постоянной жажды хоть капли сострадания внутри… вместе с ненавистью к немцам стала расти злая и зыбкая мечта. Чтобы хоть кто-нибудь пришёл! Большой и сильный. И не стало всей этой мрази: ни лагер-фюрера, ни капо, ни охранников, ни полицаев,
— И как прикажешь после такого жить, Моисеевна?
— Радостно и со вкусом, Никитич. С чувством глубоко исполненного долга отца и мужа.
— Не знаю, ох, не знаю…
— Думай, Гаврила, живи своим умом! За тебя это никто не решит. Моё мнение ты теперь знаешь. Кстати, сразу не спросила, а потом закрутились с архивной канителью. Чем так важен Демиург, которого ты подорвал гранатой в варшавской гостинице? Я о таком человеке что-то не слыхала, хотя историю Рейха знаю неплохо. Как там бишь его, Валька?
— Кажется, Адольф то ли Гитлер, то ли Гюдлер, не очень-то запоминающаяся фамилия.
— Погодите, — спустя целых десять секунд недоумённого молчания смог пролепетать я, — да ладно…хорош меня разыгрывать! Адольф Гитлер!? Ну? Глава Национал-социалистической немецкой рабочей партии, рейхсканцлер, фюрер и верховный главнокомандующий вооружёнными силами Германии!!!
Валентина Марковна и Сталина Моисеевна удивлённо переглянулись.
— Ты что-то путаешь, сынок. Главой Национал-социалистической немецкой рабочей партии и фюрером был Герман Вильгельм Геринг…
— Это как так-то? Этот боров… бывший наркоман? Но…
— «Боров»? Странное прозвище. И Геринг никогда не был наркоманом, насколько мне известно.