Страница 98 из 120
— Эх, паря, правильный ты пацан, даром, что за речкой не был. Мужики поначалу кинуть тебя хотели, но я не дал. Так ведь совсем скурвиться недолго.
— Спасибо! — я искренне потряс руку отставнику, а сам подумал: «Вот тебе и раз! По краю прошёл. «Мужики» — это я так понимаю что-то вроде ОПГ из бывших афганцев, что помогала Фролу обменивать рубли на валюту по курсу чёрного рынка. А Фомич-то непрост! Хорошо, что у нас с ним полное взаимопонимание, благодаря опять же Митрофановне, ну и я не пожадничал. Не то моя авантюра могла закончиться не столь радужно. Анавр — не анавр, а против битых профи я даже со своими фокусами долго не выстою. Надо быть реалистом. К тому же году эдак в 93-95-м они бы меня уж точно не пожалели. Обули по полной. Так что, повезло тебе, Гавр, что Фрол Фомич прикрыл, а на дворе всё тот же 91-й. Вот и весь сказ.
Баксы я не стал зарывать за баней у Валентины Петровны, а определил на хранение к двоюродному брату, как и задумывал изначально. На мои наставления по поводу передачи посылки родителям не раньше конца 1994 года, если со мной что-нибудь случится или не подам весточки больше трёх месяцев, он только хмыкнул, покрутив головой:
— Ну ты, Гаврила, мудрила…нахрена столько-то ждать?
— Тут дело такое, Толян. Извини. Объяснить тебе я толком всё равно не смогу. И врать не хочу. Прими на веру. И точка.
— Принято, Гаврик. А что за бизнес замутил, если не секрет, коль такая прибыль пошла?
— Да кручусь помаленьку, то одно, то другое… — решил я не вдаваться в подробности.
— Не хочешь прикормленные места раскрывать? Что ж, понимаю. Но раскрутился неплохо, — он многозначительно взвесил пакет с баксами и письмом для моих родителей, — видать, и удачу прикормил. Не жмись, Гаврила, дай пару советов? Сам же видишь, что кругом творится.
У брата всегда были золотые руки и ленью он никогда не страдал, но так случилось, что всю жизнь он всего добивался своим горбом. Классный слесарь и автомеханик, Толян кем только не работал. В основном шоферил, но была у него ко всему прочему страсть: охота и рыбалка, благо кавказская республика, где он проживал, славилась на всю страну лесными красотами и чистотой горных речек. Хобби у брата всегда было не для праздного развлечения. Форель, кабанятина помогали прокормить семью в самые трудные годы перемен.
Мне стало стыдно. Чего я зажимаюсь? Машке вон сколько всего наболтал. И всё без толку. Авось поверит брат хотя бы в часть моих сказочек. Помогут? Вряд ли…а я что? Сторож брату своему?
— Толь, советов у меня воз да телега. Да только вряд ли поверишь. Тут, чтобы сработало, рисковать здорово придётся, а готовых рецептов у меня нет, прости, — начал я немного издалека.
Сидели мы с ним глубоко за полночь. Приехав на один день, я не мог отказать брату в горячем застолье.
— Ты, Гаврила, рассказывай, а уж я сам решу, как, куда да чего приспособить.
Ну я и вдарил, так сказать, нажимая на все педали, благо беленькая вскоре развязала язык и подарила небывалую лёгкость мысли.
За окном шёл уже не первый за эту осень снег. Близость дома Толяна к предгорьям Кавказского хребта сейчас чувствовалась особенно остро.
Брат слушал внимательно, а спустя десять минут и вовсе достал с полки толстую потрёпанную общую тетрадь и стал в ней что-то записывать огрызком простого карандаша.
Нет, я не стал ему раскрывать ни сущности анавра, ни строения Веера Миров. Обрыдло уже, да и слишком много нужно было рассказать. А я уже на Машке поиздержался. К тому же приличный градус хмеля добавил расслабухи.
Приняли мы на грудь довольно, поэтому я буквально на ходу сочинил байку про серьёзных людей из Москвы, с которыми частично мучу бизнес, об их связях в экономических кругах столицы и причастности к кое-каким тайнам об изменениях в будущей жизни страны, подтвердив это подробностями о подоплёке весенней денежной реформы Меченого, услышав о которой Толян, хрустнув пальцами, стёр в порошок огрызок карандаша. Мотнув кудлатой головой, он полез по ящикам в поисках авторучки.
Рассказ я свой начал с приближающегося большого северного лиса уже в маячившем на горизонте январе 1992-го. То, что Союзу почти пришёл кирдык, было понятно любому мало-мальски читающему газеты человеку. Но вот от описания мной некоей реформы «либерализации цен» у брата съехались все морщины над переносицей. Я не стал углубляться, лишь немного «отполировал» впечатление Толяна предполагаемым ростом цен с примерами.
— Скока, скока?! Брешешь! Ну, мля-я-я… — не выдержал брат, услышав парочку примеров, которые я запомнил на всю жизнь. В том, моём прошлом январе это стало настоящим шоком, — бутылка пива пять рублей?! Буханка белого — полтора?! Сахар — червонец за килограмм? Ну ты…зае…заливаешь!
— Спокойно, Толь, это предполагаемые цены, — решил я немного смягчить градус возбуждения, — но то, что их «отпустят» на полную, вопрос давно решённый. Сам понимаешь, ну не может хлеб стоить двадцать копеек при капитализме! — Эх, Гаврила, сожрут нас буржуи без хрена!
— Подавятся. Думаю, это только начало. Но мы же и не такое видали? Тут надо вовремя смекать. Выживать придётся, Толь. А что предлагаешь, сидеть и плакать?
— Нет, ну всё-таки, — развёл ладонями-лопатами брат.
— Я тебе сказал, ты и соображай. Готовься, прикидывай. Тебе теперь придётся за выживание семьи отвечать. На государственную зарплату не надейся. Скоро её натурпродуктом выдавать будут.
— Это как же? — растерялся Толян.
— Сервизами, унитазами, плиткой…да мало ли ещё чем? Талоны не только не исчезнут, а будут выдаваться на все остро необходимые товары. Сейчас страну растаскивать начнёт тот, кто поближе к караваю сидит. Простой человек будет как уж на горячей сковородке. Контроля со стороны партии не станет, комсомол уже накрылся. Так, один осадочек мотыляется.
Я, видя, что Толян зависает, решил перейти к новой теме. Ваучеры, валюта.
— Почти все страны, что отколются от СССР, заведут свою валюту. Оно и понятно. Всем хочется самостоятельности и прочих ништяков независимости от бывшей империи. Но истинной стабильной валютой будет доллар. Хранение денег в чулках, банках, сберкассах — это для наивных и потерявшихся во времени чудаков. Эту мысль я постарался особенно вбить в голову Толяна.