Страница 100 из 120
Долго потом на следующий день на обратном пути в междугороднем автобусе я наш разговор крутил и так, и эдак. Глупость ведь несусветная, а на душе полегчало. Тоже мне, попаданец-пропаданец. Надеюсь, после протрезвления у брата мало что останется в голове о нашем разговоре. Но главную задумку я всё же выполнил. Как ни крути, а в этой реальности моим будет полегче с этими деньгами.
На удивление, организм анавра справился с похмельем на пять баллов. Быстро и без малейших последствий. Точнее, оказалось достаточно двухчасового сна, чтобы я проснулся среди ночи отдохнувшим и совершенно без признаков абстиненции.
По сути дела, вчера я только и делал, что вводил брательника в раздрай и сомнения о будущем. В результате оба нафантазировали с три короба, так ничего существенного и не придумав. Ну он-то ладно, наивный советский парень. Я же по уши напичкан читанными-перечитанными за тридцать лет заключениями экспертов самого различного ранга: от каминаутов Чубайса до велеречивых прорицаний Грефа. Помну, сошлись с Толяном на том, что вся эта бодяга с ваучерами изначально придумана для простаков, впрочем, как и большинство хлынувших на головы несчастных граждан предстоящих реформ.
А вот интересно, будь у меня задача и вправду попытаться что-то изменить в этой реальности, в смысле помочь родной стране, пардон за пафос. На ум ничего лучше и не приходит, чем, пользуясь приобретёнными способностями, отыскать и обнулить всех известных мне фигурантов социально-экономической вакханалии 90-х. Вся ситуация в России сейчас ближе всего к той, что в шахматах принято называть термином цугцванг. Любой ход ведёт к ухудшению позиции. Вот бы шарахнуть этой самой шахматной доской от всей своей анаврской души! Да по башке или по наглой рыжей морде. Кому как нравится. Кстати, не так уж и глупо. Перед глазами встала картина болтающихся в пеньковых петлях Ельцина, Чубайса, Березовского, подвешенных в арке Спасской башни Кремля с деревянными табличками на груди, на которых читалась кривая надпись: «Не успели». А что, не так уж это и невыполнимо.
Похоже, пройдёт ещё пару месяцев для меня, и от отчаяния или тоски именно подобный вариант ухода от текущей реальности станет довольно заманчивым. Если уж уходить, то дверью следует хлопнуть как можно громче. Хоть бы не зря столько трудов в аватар вложено.
Ох, и кровожаден ты, Гаврюша! Видать, вчерашние излияния всё же даром не прошли.
Во всех этих заботах, поездках и хлопотах, не скрою, чаще приятных, ноябрь и большая часть декабря, уходящего 91-го, пролетели, словно очередная глава приключенческого романа на чердаке у бабушки.
Народ готовился к новогодним праздникам, как мог. Приближающаяся зимняя сессия довлела над умами и свободным временем студентов. Короче, жизнь кипела, а радости не было. И не только, потому что с первого января, а я знал наверно, жизнь в новоиспечённой России будет всё меньше напоминать повидло.
Я шёл по улице, пересекающейся с переулком, где ютилась моя общага и улыбался. Почему-то в памяти то и дело настойчиво всплывал недавний эпизод, как в день торжественного снятия гипса Машка была особенно молчалива и задумчива, словно за все эти две недели, проведённые в разговорах, спорах о прошлом-будущем, кинодебютах и полуночном преферансе на двоих её любопытство полностью иссякло.
Вернулись мы из травмпункта тогда ещё засветло, и квартира Сикорской показалась мне какой-то пустой и грустной. Повода оставаться у девушки в гостях больше не было. И от этого почему-то становилось…нет, не грустно, нет. Тоскливо как-то… Словно только вот сейчас смотрел старый и удивительно светлый фильм, а он неожиданно закончился. В кинозале зажёгся свет, и зрители потянулись к выходу, хлопая откидными сиденьями…
Также молча Машка поставила чайник на газовую конфорку, протестующе скрипнула дверцей буфета, доставая чашки и сахарницу. Видимо, девушка испытывала что-то схожее с моими чувствами. Видимо, предстояла чайная церемония расставания, да и ощущение неловкости момента приближалось к своему апогею.
Я сидел вполоборота к девушке и, не знаю почему, никак не мог сам начать разговор. Вернее, не то, что не мог, а всё внимательнее прислушивался к себе, понимая, что просто не хочу его начинать до зубовного скрежета.
— Гавр, а тебе обязательно возвращаться на свою квартиру? Ну, в самом деле? Ты ведь прекрасно можешь бегать по городу в поисках Демиурга и отсюда… — две крепкие тёплые руки неожиданно, но в то же время робко обвили мою шею. Я и не заметил, как Маша зашла ко мне за спину.
Я замер, боясь шевельнуться. Не по-зимнему яркое солнце, пробиваясь в окно кухни, подсветило машину кожу на предплечьях, сплошь покрытую вспыхнувшими в невидимых лучах рыжеватыми волосками. Её маленькие ладони с тонкими пальцами и довольно коротко обрезанными ногтями, не знавшими ни наращивания, ни прочих хитростей нейл-арта, казались нереальными. И тем не менее выглядели так, что нельзя было оторвать глаз. Мои губы невольно растянулись в улыбке.
— Маш… — начал я, уже понимая, что словами тут уже никак не спастись. Слишком много было всего сказано до этой самой минуты. И не только словами. И важного, и не очень.
— Заткнись, Луговой! Знаю все твои мудрые отговорки наперёд. Знаешь, в чём твоя беда, анавр? Ты слишком правильный. Иногда ты меня этим просто бесишь! Может, поэтому тебе твоего Демиурга в моём мире никак не удаётся найти? — она говорила отчаянно и даже немного зло. Кровь стучала у меня в ушах, а язык предательски пересох и прилип к нёбу. Лишь мгновением позже я понял, что руки её уже разомкнулись. Тихо вжикнула молния, прошелестел шёлк блузки.
— Машка…Машенька! — скорее, последний жест отчаянного предупреждения, чем попытка остановить неизбежное.
— Когда же ты уже заткнёшься, Луговой!? Болтун…
Мы ворвались друг в друга, словно стараясь пробить неведомую, воздвигнутую нами же, стену, втиснуться, вжаться один в другого, захлестнуть, обнять всем, что описать сложно, а почувствовать так радостно.
И не стало между нами ни возраста, ни разницы прожитых лет, ни гнёта эпох, — в общем, не стало всего того, во что мы так старательно одеваем свою душу, врастая в окружающую жизнь, забиваясь в угол, из которого удобнее наблюдать, как она протекает мимо.
Принесённое на последнюю лекцию в этом году дефицитное советское шампанское разливали в пластиковые стаканчики. Новогодний студенческий сабантуй нашей группы решено было перенести на Рождество, аккурат после короткой сессии.