Страница 9 из 63
— Если ты застрелишь меня, у нас будет меньше охраны для Кирилла. Мы оба знаем, что нам нужна любая помощь, которую мы можем получить в этих чрезвычайных обстоятельствах, так почему бы нам не заключить перемирие?
— К чёрту это. Как ты мог допустить, чтобы это произошло? Кстати, потрудись объяснить, почему его подстрелили прямо у тебя на глазах?
Я поджимаю губы. Если Виктор узнает правду, удар будет наименьшей из моих проблем. Он убьёт меня, не задумываясь дважды.
И я не могу просто умереть, не убедившись, что Кирилл дома в целости и сохранности.
Конечно, он может убить меня, как только очнётся. Но пока он жив, я готова встретить его гнев и все остальное.
Я вытираю уголок губы тыльной стороной ладони.
— Сейчас это не важно. Если мы не вытащим его отсюда в ближайшее время, он окажется в смертельной опасности.
— Разве ты не слышал, что сказал доктор? Мы не можем забрать его из отделения интенсивной терапии, пока он не очнётся.
Я знаю это, и понимаю. Но на данный момент угроза нападения со стороны моего дяди неминуема. Я не могу навредить единственному отцу, который у меня остался, или косвенно причинить вред Майку и даже бабушке.
Она могла бы отречься от меня, но они трое – это все, что у меня осталось.
Но в то же время я не могу позволить кому-либо причинить вред Кириллу, об этом не может быть и речи.
— Что там случилось, Липовский? — настаивает Виктор.
— Он скажет тебе, когда проснётся.
— Полная херня, — он хватает меня за плечо и трясёт так, будто пытается вытрясти из меня правду. — Что с тобой происходит, маленький засранец? Ты всегда бродишь вокруг него и держишься рядом, несмотря на свои никудышные способности. Может быть, ты ему чем-то угрожаешь? Зачем ему ставить на тебя трекеры и следовать за тобой в одиночку в чёртову глушь?
Он… поставил на меня трекеры? Во множественном числе?
Теперь вполне логично, что он мог так легко отследить меня. Честно говоря, я думала, что единственный маячок, который он мог бы на меня нацепить, это тот, что на моем телефоне, но, конечно, он всегда на шаг впереди. Должно быть, он засунул один мне в куртку, когда целовал меня или что-то в этом роде.
Боже, мне хочется громко кричать, при мысли о том, что я могла бы предотвратить весь этот кошмар, просто проверив свои вещи.
— Ответь мне, — Виктор снова трясёт меня.
Я высвобождаюсь из его грубой хватки и поднимаю подбородок.
— Я сказал тебе спросить его, когда он проснётся. Наша главная задача, вытащить его отсюда, пока на нас снова не напали.
—Послушай меня, Липовский...
— Нет, это ты послушай меня, Виктор! Я знаю, что ты подозрителен и хочешь выяснить, что произошло, но я говорю тебе, что сейчас не время. Нам нужно направить свою энергию на то, чтобы увести его отсюда, и только когда он будет в безопасности, мы сможем поговорить об этом.
Он тянет ко мне руку с раскрытой ладонью, но прежде чем он успевает ударить меня головой о ближайшую поверхность, из-за угла выглядывает медсестра.
Улыбка на её лице исчезает, когда она видит напряжение между нами, но она все равно говорит:
— Пациент только что проснулся.
У меня сводит живот, и меня снова охватывает острая потребность заплакать, но мне удаётся обуздать эти эмоции, когда я сокращаю расстояние между нами и на одном дыхании выговариваю:
— Он в полном сознании? Есть ли какие-либо побочные эффекты? Он что-нибудь говорил? Может ли он дышать без аппаратов? Упоминал ли доктор что-нибудь о возможности перелёта? Могут ли быть осложнения из-за давления в самолёте?
Она одаривает меня доброй улыбкой.
— Вы можете задать доктору все эти вопросы.
Мы с Виктором практически бегом добираемся до палаты, в которой находится Кирилл. Телохранители, вероятно наёмные, судя по их отчуждённой позе, стоят у двери.
Сквозь стекло я вижу, как доктор и другая медсестра вводят что-то в капельницу Кирилла.
Его глаза открыты, но они отрешённые и выглядят почти мёртвыми. Их насыщенный синий цвет теперь тусклый и размытый, как бесконечный снег русской зимы – безжизненный и бесцельный.
Бессердечный и.. жестокий.
Моё сердце разрывается на части, пока я продолжаю смотреть на него, но в то же время я не могу контролировать эйфорию, которую испытываю от осознания того, что он жив. Мне все равно, что происходит, пока он продолжает дышать.
Может быть, он чувствует чьё-то присутствие или видит тень, но глаза Кирилла медленно перемещаются в нашу сторону.
Я перестаю дышать, когда мы сталкиваемся взглядами.
На мгновение мне кажется, что мы больше не в больнице. Вместо этого мы оба стоим на том поле, куда он последовал за мной. Мы окружены кровавым снегом, когда он смотрит на меня с самым ужасающим выражением, которое я когда-либо видела.
То, которое говорит, что теперь он мой враг.
Не осознавая этого, я медленно качаю головой.
Я не знала, мысленно повторяю я. Клянусь, я этого не делала. Я бы никогда так не поступила с тобой.
Но это ничего не меняет в его неприветливом взгляде, и в напряжённой челюсти.
И тут до меня доходит: ему не нравится, что я здесь.
Так же быстро, как его глаза открылись, они снова закрываются, такое ощущение, что моё сердце падает на колени от удара.
Вскоре после этого доктор выходит из палаты, и я бросаюсь в его сторону, чуть не сталкиваясь с ним.
— Что происходит? Почему он снова потерял сознание?
— Он не потерял сознание, он заснул, — доктор апатичен и собран, и это напоминает мне манеру речи Кирилла.
Со мной что-то серьёзно не так. Теперь я даже вижу его в других людях.
— С ним все будет в порядке? — спрашивает Виктор.
— Да. Его жизненные показатели почти пришли в норму, и у него нет инфекции.
Мне требуется вся моя сила, чтобы не прислониться к стене от благодарности и облегчения. Но я держу себя в руках.
— Нам нужно доставить его домой самолётом. Сейчас же.
— Я не рекомендую этого делать, — говорит доктор. — Это может усилить нагрузку на его рану. Лучше подождать по крайней мере сорок восемь часов...
— У нас нет даже одного часа, — я обрываю его тоном, не допускающим возражений. — У нас есть медицинская бригада, которая будет заботиться о нём во время полёта, так что я уверен, что с ним все будет в порядке. Виктор, ты все приготовил?
Человек-гора прищуривает глаза и смотрит на меня.
— Если это ещё одна из твоих игр, я клянусь, черт возьми…
— Речь идёт об обеспечении безопасности Босса. Мы с тобой, можем не ладить, но у нас с тобой общая миссия, — я смотрю на него, приподняв вверх подбородок. — Я прошу тебя отложить наши разногласия в сторону и сосредоточиться на этом. После того, как мы доберёмся до Нью-Йорка, ты сможешь делать все, что хочешь.
Он все ещё смотрит на меня с явным подозрением. Виктор никогда не доверял мне, и он не стеснялся высказывать это Кириллу, но я действительно надеюсь, что он видит, что мы здесь на одной волне.
Если мы столкнёмся, у нас не будет способа исправить эту ситуацию.
После почти полной минуты молчаливого созерцания он поворачивается к людям, которых привёл, и коротко приказывает им по-русски подготовить самолёт.
Однако я все ещё не вздыхаю с облегчением. Я не могу, пока Кирилл не окажется в безопасности за пределами России, вне досягаемости моего дяди.
Пусть даже временно.
Я на взводе.
Ощущение клаустрофобии, которое я испытывала с тех пор, как поднялась на холм, никуда не исчезло. Ни тогда, когда мы покидали русскую землю, ни тогда, когда приземлились в аэропорту, и даже не во время поездки к дому, на протяжении которой нас сопровождало большинство телохранителей Кирилла, включая Юрия и Максима.
Мне удаётся перевести дух только тогда, когда Кирилла поселяют в домашнюю клинику, и врач говорит, что ему нужен только покой, чтобы полностью выздороветь.
Анна плачет, увидев его. Карина бежит через весь сад, спотыкается и падает, но снова встаёт и когда добирается до его постели, начинает рыдать.