Страница 91 из 106
Глава двадцать третья
«
из записей ученой головы Малика Торецкого
Хорошо, что кроме ужасного аппетита, внутреннего взора и постоянных кошмаров, смаг получал в нагрузку дюжую выносливость. Пересказывать все, что со мной приключилось за последние недели, было весьма утомительно. Я и сам не до конца не понимал размаха рухнувшей на меня ответственности. Это было… слишком. Просто слишком. Слишком странно, слишком глупо, слишком − слишком.
Временами хотелось лишиться рассудка, да только, видимо, это не может произойти дважды.
Сидя в тесной комнатушке и попивая живую воду из поданной наставником фляги, я вспоминал детали разговора с Симеоном, пытаясь одновременно навести порядок в своей порядком утомленной душе. Лиса и Мечеслав слушали, раскрыв рты. И чем дальше я заходил, тем больше почтения выражали их лица.
Затем пришла очередь Радогоста. Он прибыл в обитель немногим раньше меня. Выяснилось, что на Востоке дела обстояли ничуть не лучше; Шишигари резвились в городах вплоть до самой границы Поливны. Братьям приходилось туго.
Если бы в смутные времена местная обитель не оказалась разрушена, она смогла бы сдержать натиск Тьмы. В ходе борьбы погибло много смагов. Им на замену в скором времени обещали привезти новичков-рарогов, которых зацепила эпидемия нахлынувших теней.
Кроме того, Радогост столкнулся с теми же следами деятельности Нигола, что и мы, только в гораздо больших объемах. Он сказал, что им были обнаружены целые землянки, забитые костями, со следами жертвоприношений. В одной из них надписью на старо-поливском: «Здесь мертвые заменят живых», был исписан каждый уголок. А неподалеку, в луже крови нашлись сразу два марргаста.
− Получается, − протянула Лиса, поджав под себя худые ноги в грубых мужских штанах, − Нигол оставлял послания Горына. Эти жуткие твари должны были напугать других бессмертных на Востоке и Севере. А князя Борислава он одобрил?
Радогост почесал перевязанной ладонью заросший подбородок:
− Людям никогда не понять иных существ. И говоря про Поливну, мне показалось, что дела там давно нечисты. Без всяких колдунов. Беспокойные времена грядут, темные.
Я был с ним согласен, но все же что-то упрямо мешало мне сложить фрагменты картины в единое целое. То, что я слышал своими ушами. Как же это звучало?..
Почему в разговоре с князем Нигол говорил во множественном числе про другие миры? Он точно служит Горыну? Или кому-то еще? Может, они вдвоем подчинялись существу, способному напугать богов, кому-то вроде Чернобога? Эта вполне вписывалось в представление о будущей битве добра со злом.
Или я слишком сильно копаю? Становлюсь подобием княжича Лучезара с его вечными заговорами.
Выказав желание побыть в одиночестве, я отослал всех прочь. Даже Мечеслав, который имел полное право оставаться в общей спальне, встал и покорно направился за Лисой. Лишь задержался на пороге, чтобы сказать:
− Я должен был сделать это раньше. Извини за то, что следил за тобой. Наставники настояли. Они считали, что ты можешь себе навредить.
Не скрою, дружище, в чем-то они были правы.
Но ответил я ему иначе.
− Ничего страшного, − широко дружелюбно улыбнулся. − Это твой долг перед Братством Тишины. Извини и ты, что обманул. Надеюсь, голова не болит?
Мой сосед и некогда друг смущенно коснулся затылка.
− Да я теперь этой шишкой гордиться буду. Сам Первый из первых меня ударил.
«Первый» − стоит ли начинать привыкать к такому обращению? А не поздновато ли для взращивания самомнения величиной с Карколист? Хотя с другой стороны, меня скоро скормят гигантскому змею, точно жертвенную девственницу, так чего понапрасну скромничать?
Развалившись на заправленной постели, я попытался услышать зов Живи. Уверен, теперь, когда все стало ясно, как день, она должна подчиниться моей воле. Горох вот мог ею управлять!
Но вместо тихого голоса, имитирующего интонации матери, ко мне пришел сон. Тяжкий, тягучий, он просто залился в череп через ушное отверстие и залепил там все серой пеленой забвения. Я спал, и спал, и спал. Не удосужившись раздеться или принять омовение.
Я проспал подряд несколько дней, и это было вопиющим нарушением правил Братства. Но теперь мне прощалось многое. Я стал особенным. Исполнившаяся детская мечта, не иначе.
Меня не трогали до тех пор, пока не наступило время обучения. Парочка рарогов без стука вошли в мою каморку, вместе с дурными вестями они принесли кувшин с живой водой и свежую одежду.
Кое-как разлепив глаза, я присмотрелся к подаркам. Ну нет, Симеон и остальные точно издеваются. Мне предлагали надеть белый кафтан с серебряной пряжкой у горла в виде буквы «Азес», так похожей на скрюченную змею, белую шелковую рубаху и штаны из шерсти белой волчицы. Да невест на выданье скромнее одевают!
Брезгливо отодвинув одежду, предназначенную подчеркнуть новый статус, я отобрал у юнцов кувшин с полотенцем и выгнал их прочь. Не хочу озвучивать очевидное, но верховный наставник, похоже, решил взяться за меня всерьез. Даже если я не окажусь избранником Живи, он выжмет из меня необходимые соки. Таковы по своей природе смаги.
К величайшему облегчению, никто не приветствовал меня у входа в обеденный зал. С новым положением дел братья и сестры смирились поразительно быстро. Симеон рассказал о готовящейся битве и моей роли в ней − и они приняли это к сведению с положенным хладнокровием. Просто небольшая зарубка на памяти. Ничего лишнего. Восхитительно.
Пока я был в Халькарде, кое-что успело измениться. Жутковатый Курган с помощниками успели вдоволь изучить свиной желудок, изменившийся под воздействием марргаста. После нескольких попыток уничтожить образовавшееся немертвие, они пошли иным путем. Сначала его начали раскармливать.
Уродец-желудок поглощал любую вещь, положенную рядом — будь то игрушка, железо, земля или кусок свинины. Было потрачено много усилий, немертвие изрядно набрало в массе, да так, что перестало умещаться на подносе. Казалось, будто оно готово растворить абсолютно все. А потом ему принесли найденный мною марргаст.
Удивительным образом немертвие отвергало зародыш самого себя. Когда Курган вложил новый красно-черный камень в разрез на его лоснящемся боку, оно начало агонизировать и пытаться исторгнуть инородный предмет. Вскоре немертвие затихло и больше не поглощало предложенные яства.