Страница 77 из 106
Ступив через порог замка, Ифанка потеряла волю к жизни и перестала сопротивляться. Ойла аккуратно обвел ее мимо глубокой трещины, рассекавшей пол на две части. Невеста Каша послушно шла на привязи, лицо ее стало мягким, как тесто. На подбородке блестела ниточка слюны.
Пару раз, пока мы шествовали по заброшенным, но богато обставленным залам, мимо нежилых комнат и запыленных творений исчезнувших мастеров, я слышал приглушенные звуки. Это был топот сотен босых ног. Маленьких ножек.
Меня мутило так, что я не сразу почувствовал жжение от рубинового перстня.
«Подарку» трехрогого тоже здесь не нравилось. Вокруг не просто не было жизни. Нет − все здесь, начиная от статуй из цельных кусков оникса и заканчивая голыми стенами, кричало о том, что она здесь и не появлялась. Только живое способно принять смерть, но как быть с тем, что являлось неживым изначально?
Поднявшись по широкой винтовой лестнице с красным ковром, мы впервые услышали музыку. Кто-то мучил струны неизвестного мне инструмента. Они стонали, визжали. Затихали. И снова кричали в муке радостной агонии.
Стромир, сам желтее пергамента, указал на очередной поворот и придержал меня до того, как мы оказались в очередном помещении.
− Я должен еще кое о чем рассказать, брат. Пока ты не увидел его, − расширенными зрачками он глядел во мрак, откуда доносилась музыка. − Ты ведь ничего не знаешь. Ну не принято говорить об этом рарогам. Зачем разочаровывать… или давать шанс на сомнения. Так вот вышло, чего уж. Не наша же вина, верно?
Поздно. Ифанка внезапно дернулась с нечеловеческой силой и вырвала конец веревки из рук расслабившегося Феса. Наставник чертыхнулся и бросился догонять. Мы тоже. Невеста Каша молча неслась к источнику шума, пока не запнулась об истлевший ковер. Там она рухнула, зарывшись носом в позеленевший ворс, после чего пыталась двигаться исключительно ползком — как гусеница, подтягивая к груди свободные от привязи ноги.
Я нагнал ее первым. Склонился над рычащей и обливающейся слезами девушкой, мечтая, чтобы это быстрее кончилось, и только подняв ее с пола, увидел, куда она так безумно стремилась.
Коридор уходил в яркий свет миллионов восковых свечей. Играла музыка, та самая музыка, сверкали тысячи внимательных глаз, обращенных к нам в ту же секунду, как только мы с Ифанкой оказались в их поле зрения. Там был трон.
Остальные смаги нагнали нас, и мы сделали шаг одновременно.
Я не мог успокоить бой сердца. Пока мы трое с Фесом и Стромиром невольно осматривали внутреннее убранство невероятно просторного нефа, старый ворон освободил оцепеневшую девушку.
Скользкий глянцевый пол отражал нас, как зеркало. В самом его центре, между входом и троном уходила куда-то вглубь широкая, размером с колодец, дыра. У одной из подпиравших тьму колонн, испещренных трещинами, стояли музыканты. Они с таким усилием дули в жалейки и кугиклы, так дергали непослушными руками по струнам некоего подобия великанских гуслей, что казалось, их тела вот-вот развалятся.
Как и разбойники, они, конечно же, были мертвы. У крайнего голова вмята в плечи по самую макушку, однако это не мешало ему выжимать из инструмента истеричную мелодию.
Но самым странным было присутствие маленьких сизых существ, кучно облепивших стены вдоль всего нефа. Не выше семилетнего ребенка, с длинными белыми волосами и огромными глазницами в пол-лица. Не мигая, они пялились на гостей, пока мы вели «невесту» к пустующему трону, вырезанному из цельного куска мутного хрусталя.
− Намары, − прошептал мне Фес. − Подземный народец, который жил здесь раньше и который Каш искусил обещаниями вечной жизни. Они утратили прежний облик и знания. Стали безмозглыми слугами, на которых Каш ставит опыты.
− Они живы?
− Живы. Да вот толку с того?
У подножия валялись ржавые мечи и чей-то одинокий доспех с оторванной подчистую грудной пластиной.
− Где он, бесы его задери? − прохрипел Ойла, поглаживая деревянный кинжал на поясе. Стромир сглотнул и взял меня за плечи:
− Иван, пожалуйста, ты должен знать…
Ифанка развернулась к мертвецам-музыкантам. Застыла прямая, точно с жезлом в кишках. Руки по бокам, глаза закатились, а над белками с прожилками дрожат густые ресницы.
От колонны отделился силуэт. У этого покойника в руках была костяная окарина с нарисованным на боку знаком. Таким же, каким была отмечена девушка. И теперь он напоминал мне о чем-то давно забытом.
Я уже видел его раньше? Где?
Молодой музыкант двигался, изредка приникая к окарине белыми змеиными губами. Одежда на нем была значительно чище, чем у остальных, хоть и напоминала обветшавший и рваный костюм дворянина.
Игла. Вот что это была за метка.
Я всматривался в лицо, знакомое мне по фрескам в покоях Симеона. Красивое той же томной, а теперь еще и нечеловеческой красотой. Волосы отросли, поредели, при движении сквозь них проглядывал гладкий, как яйцо, череп. Но в целом это был он. Все еще Данко Бледный.
Самый могущественный и талантливый смаг прошлого.
Прозванный гнилым конем остановился, глядя только на свою прекрасную жертву. Ифанка начала часто и шумно дышать носом. У меня и самого кишки сворачивались в узел от взгляда прозрачно-голубых глаз. Хотелось плюнуть на все и ударить бессмертную тварь, некогда бывшую в рядах Братства, одним из многочисленных мечей под ногами.
А потом жуткий взгляд потух.
Каш-Данко поднял тонкую руку. Ифанка шагнула вплотную к нему. Он улыбнулся, медленно огладил упругие щеки безвольной невесты. А затем одним рывком оторвал ей голову. Хлынула кровь. Завизжали по углам полчища возбужденных намаров.
Горячие струи ударили о пол с характерным тяжелым звуком.
Смаги, наконец, ожили, точно прозвучал невидимый приказ к действию. Выхватили оружие, наставили на Данко, принявшегося равнодушно вертеть в руках голову.
− Грязный недоблюдок!
Не думал, что увижу старого ворона таким. Он был в такой ярости, что с губ срывалась пена. Лишь врожденная осторожность и привитый бесчисленными опасностями опыт мешал ему броситься на убийцу. Но Каш не обратил на ругань внимания. Под вой слуг переступил через стынущее тело Ифанки, прошел к трону и сел, с задумчивым видом водрузив ее голову себе на колено.
− Ошибся. Она была больна. Выходит, и эта не подойдет, − медленно произнес он, обращаясь, скорее всего, к самому себе. − Какая жалость. Непристойная болезнь сковала чрево… Вы знали? − спросил Каш-Данко, вспоминая о нашем существовании.
Его голос звучал ровно и тихо. Как и должен звучать голос опытного смага.
− Здравствуй, брат, − сказал Стромир и затем низко поклонился.