Страница 49 из 72
14. Беловолосая
— Ники! — звала брата Варька, мечась по коварному Лесу. Тот путал следы, манил красным фантиком, обнадеживал проблеском синевы среди веток.
— Варюха! — надрывался перепуганный Ники. Он спрыгнул в лощину за новой конфетой и сбил осиное гнездо с куста. Полусонные полосатые бестии с жужжанием кинулись мстить. Отмахиваясь и закрываясь, спасаясь бегством от злобного роя, Николай потерял из виду сестру. Он еще слышал Варькины крики, но не видел куртки между деревьев, он давно потерял направление: компас сбоил, морочил голову. А время скакало сумасшедшим оленем и все время путало ночь и день.
— Леший нас водит, — всхлипнула Варька. Конфета, та самая, из кулечка, была плотно облеплена муравьями, будто валялась в Тихом Лесу с самого начала весны.
— Угадала, — хихикнул кто-то в ответ, заухал, заклекотал.
Варька вскинула голову, всмотрелась в мрачные ели, заметила тельце на ветке, длинное, с шерстью, похожей на мох. Куница? Белка-летяга? Кто?
Зверь зевнул во всю необъятную пасть, обнажив частые зубы-спицы, Варька ойкнула, закрылась руками. И снова кинулась в непролазную чащу, подальше от страшного существа.
Ники, зажаленный осами, странными, красно-коричневыми, с багряными огоньками глаз, увидел просвет и сосны, рванул туда из последних сил. Вода! Там должна быть вода! Нырнуть, спрятаться, остудить покусы, отмыться от еловой трухи! Осы гнали его к обрыву, заслоняли пути отхода, вывели к краю и сбились в кучу, подталкивая к прыжку.
Воды не было. Только карьер с ржавыми экскаваторами, брошенными в котловане. Советская техника щерилась в небо зубцами огромных ковшей. На одном из зубцов висело тело, были и другие, истлевшие, обглоданные до костей.
— А-а-а! — закричал от отчаяния Ники. Схватил ком земли, швырнул в грозный рой, собравшийся в плотный шар для удара. — Вот вам, твари, еще, получайте!
Неожиданно стало спокойнее. Как-то легче, светлее. Паника отступила. Ники понял, что стоит на краю карьера, ради которого пришел в Тихий Лес. Что именно здесь добывали корунды. Вон и завод на той стороне. Все заброшенное, в сорной траве, захваченное непримиримым Лесом. Ники разжал вспотевшие пальцы, посмотрел на израненную ладонь. Песок отлетел от невзрачного камня, тот лежал поперек линии жизни, такой маленький и неприметный, шлак вместо ценной находки! Но Ники знал, что не выбросит, не променяет на сто корундов. Случайно он ухватил суперприз, на который не смел рассчитывать! Пропуск из Тихого Леса.
— Это быльник, да? — спросил он у ос. Ну а что? У кого прикажете спрашивать?
Осы жужжали, злобно и грозно, но держались на расстоянии. Совещались, что теперь делать. Рой растянулся в линию и не давал пройти, перекрывал тропу вдоль обрыва, которую Ники увидел так ясно, будто сам здесь гулял по сто раз на дню. Тропа заросла травой и хвощами, молодыми сосенками и рябинами, но она была, людская тропа, ведущая в цивилизацию!
Все тело ломило от боли, чесались, зудели покусы. Ники оправил одежду, вытряхнул из волос иголки. Рукавом оттер пот с лица.
— Я пойду, — сообщил он осам, вытягивая вперед руку с быльником. — Валите уже, полосатые, что вам, больше заняться нечем?
Он шмыгнул носом и вдруг чихнул, реагируя на пыль из карьера. Нога зацепилась о нежданный корень, вылезший из-под земли. Ники занесло, опрокинуло, он по-птичьи взмахнул руками, как крыльями. И кубарем покатился вниз, к ржавым ковшам экскаваторов, прижимая к груди маленький камушек, который считал спасением.
«Только бы не насмерть! — молил он Лес. — Пожалуйста, у меня сестра!»
Наверху издевательски жужжали осы.
Потом удар, боль, тишина.
Прялка жужжала кошмарными осами, крутилось веретено. Работали шустрые девичьи руки.
— Ох, силен ты спать, Мишка-медведь. Весна на дворе, спячка закончилась!
Майкл подскочил и свалился с лавки.
Кто его перенес в избу? Кто раздел, уложил, укрыл одеялом?
И почему это старая бабка разговаривает голосом Машки-Ромашки?
Ромашка хихикнула, отвернулась, отложила веретено. Поправила кудель из кошачьей шерсти. Майкл потянул на себя одеяло, запахиваясь в него, как в плащ. Почему он в одних трусах? Практически голый, в чужой избе? Стыд какой, да еще при девчонке!
— Не смущайся, тебя бабушка раздевала. Сказала, был мокрый, как мышь. На печке сушится твоя одежа. А на столе чай с малиной и каша.
Она достала джинсы и майку, кинула Майклу на одеяло. Снова хихикнула и вышла в сени, под одобрительный мяв котов.
К Майклу подобрался коричневый Мишка. За несколько дней котенок подрос, но все еще оставался нескладным, с забавным торчащим хвостиком и любопытной мордочкой. Майкл начесал приятеля, получил обстоятельный доклад на кошачьем. По скромному мнению котика Мишки, жизнь продолжалась — и хорошо. Замурчательная философия.
Ромашка вернулась с охапкой дров, когда Майкл уселся за стол. Сложила аккуратно у печки.
— Нужно поленницу подновить. Поможешь? Топором не убьешься?
Майкл кивнул, уплетая кашу, молочную, сдобренную топленым маслом, присыпанную сахарком. Объедение!
— Изголодал, путешественник? — Янина с шарканьем вошла в горницу, поправляя платок на пояснице. — Чего тебя к реке понесло? Предупредили же: будет гроза.
— Сбился с дороги, бабушка. Спасибо твоим котам. В подвал меня, правда, загнали…
Ромашка округлила глаза. Рассмеялась.
— Какой подвал, малохольный? — прищурилась бабка Янина. — Нет у меня никакого подвала, изба-то на сваях, у речки живу. В апреле разлив считай до Кунсткамеры. А в иной год и Дом цепляет.
Майкл посмотрел на бабку, вспомнил ее переписку с Власенькой: округлые буквы математички, привыкшей писать на школьной доске, против рубленых знаков Янины, угловатых и хищных, точно клыки. Так-таки нет подвала? Даже в Лоскуте, Янина Платоновна?
Бабка насупилась на эти мысли, сунула банку варенья под нос и с ворчанием полезла на печь, сетуя, что и дома покоя нету, в собственной заповедной избе.
— Опять что-то не так сказали, — махнула рукой Ромашка. — Бабушка обидчива да отходчива, не обращай внимания. Как себя чувствуешь, не заболел?
Тонкая ладошка прижалась ко лбу, от чего Майкл сразу вспотел. Раньше девочки его не замечали, а тут — вроде дружеская забота, а пробрало до мурашек. И скрутило внизу живота, и дыхание сбилось, как от удара.
— Малина работает! — улыбнулась Машка. — Пей чаек-то, потеть полезно. Да не засиживайся, в школу пора. Мне еще Веньке велосипед отдавать.
— Помнишь, вчера дядя Боря сказал, что эльфийку отпустили в палату? — лишь бы что-то сказать, буркнул Майкл, мечтая, чтоб Машка отдернула руку. Или оставила навсегда, измеряя Майклу температуру. — Наш уговор еще в силе?