Страница 40 из 72
— Разговорчики! — проскрипела бабка, приодетая, в нарядном платке, в шитом крестом сарафане. Даже лохмы были расчесаны и заплетены в косицы!
— Нина Платоновна! — крикнул Венька. — Как там кот Васька? Поправился?
— А из класса не вылетишь птичкой, Свистун? — еще больше осерчала Янина.
Класс притих и перестал шебаршить. Все преданно смотрели на доску. Там, на потертой карте Затишья, сам собой проступал рисунок: восьмиэтажный дом, диковинный, как из конструктора Лего, шедевр конструктивизма.
— Почему твою бабушку Ниной дразнят? — шепотом спросил Майкл Ромашку.
— Потому, — огрызнулась она. — Бабка моя, как положено, при знакомстве представляется всем: Янина. А ей в ответ: ясно, ты — Нина. И ржут, пока глотки целы. Юмористы, Леший их забери!
Тем временем Янина завела сказ:
— Дом-на-сваях, по-теперешнему Кунсткамера, был построен в тридцать седьмом году. На крови того года замешан, болью того года скреплен, проклятьем того года повенчан. Сложен руками смертников, записанных, как враги народа. Жертвами безвинными защищен. Зодчий, архитектор по-современному, задумал его, как ось порядка и как концентрат машинерии, противостоящей Лесу. Геннадий Жилин, — прости его, Древо, за иноземные новшества, — и по сей день проживает в Кунсткамере, постоянно внося изменения и дополняя конструкцию Дома. До возведения Дома-на-сваях одаренные жили кто где по Затишью. Позднее многих загнали в Дом, силой и уговорами. Да еще иной хтони собрали до кучи, не спрашивая согласия. Ловили по всей стране, отрывали от источников силы, иные умирали от этого насмерть, многие истощались. Так что и навьи прошли сквозь репрессии, оказавшись на вечной каторге.
Картинка на карте сменилась, обернулась литографией с Древом.
— Вот оно, Троемирье. Или, как умничает Власелина, схема распределения силы. Внизу схемы — ее источники. Все природные явления, все мольбы людей, все верования и сказания. Вверху — ее разделение. Смотрите, болезные, как сила идет! От ствола, от потока — могучими ветками первородная сила, исходный дар. Немногие сейчас таким обладают. От них ветки потоньше, там и сила пожиже, примеси в ней, кровь людская, все дальше от корней, от источников. Вы, дети навьи, на самых кончиках, не быль, былиночки, чих от силы. Ясно вам, чада болезные? Кровь на киселе, сваренном в полночь?
Класс молчал и напряженно сопел. Все-таки злилась Янина Платоновна, вредничала, колола иголками. Перемывала младые косточки.
— Ты, Свистун малохольный! Вообразил, будто крут? Слышал бы, как прадед свистел, купил бы дудку и не позорился. А ты, Моревна? Полна воды, а совладать с ней не можешь! Так еще и не учитесь, бездари! Ты, Иванов сын с заморским назвищем, сути своей не постиг, а опаздываешь без причины! Истории края не знаешь, истории рода не помнишь, а кем себя возомнил? Героем? Чудо-богатырем?
Указка снова взвилась над картой, и на дереве, на тонкой веточке вдруг созрело яблочко наливное.
— В редкую пору случается, что на болезной веточке вызревает вдруг сила невиданная. Будто б от самых корней ток идет беспрепятственно. Драгоценно такое диво, хранить бы его птицам-пожарам. Но вдруг падает яблоко в гниль, покрывается алой коркой. И обладатель заветной мощи объявляет войну Троемирью. Дай же нам Древо удержаться и сдюжить, не оставить вас, чада болезные, один на один с рдяным яблочком.
Давно прозвенел звонок и началась перемена, простецы бесновались под дверью, играя в свои нехитрые игры, а Майкл, Ромашка и Венька, Влад, Мышь, остальные сидели по лавкам, смотрели на карту и слушали старую бабку, учившую их уму-разуму.
— Знатно Нина разнесла наследников, — пробурчал неугомонный Венька, когда брели по домам, отпахав у Добрыни на физкультуре. — Соскучилась, поди, без добрых молодцев, одичала среди котов.
— Не нужно было сердить, — вступилась за бабушку Машка. — Она ведь даже не в Доме живет, на Заставе оборону держит. Помогает за речкой смотреть, первой удар гнилой принимает. Кто в Затишье из Ранних остался? Она да Чудило-Павел.
— Я в курсе, — сбавил тон Венька. — Дурак, не сдержался, прости. Думал, кот ее отвлечет, — и сам разобиделся без причины: — Будто не знаю про прадеда! Да только ленивый не указал, мол, предок посвистом лес корчевал! А я горазд лишь плот с парусами. Веточка малохольная!
— Не заводись, — фыркнул Влад, шагая по тенистой стороне улицы. — Каждый раз такая реакция. Учись у Майкла: не вздрогнул даже! А уж как она его раскатала!
Майкл покраснел, ссутулил плечи:
— Просто Янина права. Ничего не знаю, не помню. Слушайте, а к чему этот сказ про сгнившее рдяное яблоко?
— Ох, досталось сегодня Венику, — невпопад ухмыльнулся Влад. — Ради дружбы окунулся по самые ушки.
Ромашка потянула Веньку за куртку, Свистун вырвался, пошел рядом с Майклом.
— Яблоко тоже в мой огород. Дед мой стал рдяным яблоком, сильный был, вровень с прадедом, такие дела творил, жутко вспомнить. Вот и пошел в Тихий Лес один, чистить его от гнили. То ли геройский вирус схватил, то ли прадеду доказывал что-то. Больше его никто не видел, Лес силу деда впитал, поглотил, вычеркнул из формулы мира. Маму с отцом вместо деда обвинили в измене родине.
— Это ж в каком году было? — не поверил Венику Майкл.
— Время считать — дело глупое, вздорное и бестолковое. Можешь у Власелины спросить: это просто буква из формулы.
— Зря усомнился, — укорила Ромашка. — Венедикта Чудило-Павел забрал, укрыл под туманным плащом, перенес через Круг в поместье. А там время вообще не в счет, здесь полвека, за Кругом пять лет.
Венька хихикнул, вздохнул с тоской:
— Вот житуха была, а, други? Полвека на свежем воздухе! Спи сколько влезет, в школу не гонят, каждый день новый пейзаж. Зря меня Власелина нашла, а теперь и сама не рада!
— Лишь бы тебе не учиться, — замахнулась на лоботряса Ромашка.
Веник увернулся от ее портфеля, исхитрившись дернуть девчонку за косу.
— Сегодня музыкальный кружок, — Влад не полез в свару приятелей, сделал шаг в сторону, чтоб не забрызгали, потянул за собою Майкла. — Может, сходишь для пробы?
Майкл помнил о приглашении. Но сегодня никак не мог. Он весь день думал о маме, а после истории Свистуна как холодом обдало, и зуд пошел по рукам и ногам. А если и мать — рдяное яблоко? Заманили в Лес, отобрали силу, вычеркнули из формулы мира?
Не до песен ему было, не стоило пробовать.
— Мама пропала, — ответил он Владу, — из Затишья уехала перед грозой, а в Белокаменске не появилась. Где ее искать, куда звонить? Если б вы знали, как страшно.