Грушевый чертенок

ВЛАДИСЛАВ ЛЕОНОВ

ГРУШЕВЫЙ ЧЕРТЕНОК

ПОВЕСТИ

Хозяин морковного поля

ПАХАРИ

Весенним днем в совхозной библиотеке тихо и безлюдно. Среди книг да полированных столов стоит на коленках светленькая, курносенькая девчонка-библиотекарша и, раскатав по полу большой лист бумаги, рисует. Видно, очень похожей на себя получается толстая тетка с великой ложкой в руке, девчонка весело хмыкает, а потом, сдвинув брови, старательно пишет под карикатурой стихи:

Стукнуло в коридоре, отворилась дверь: это по дороге в хранилище заехал главный агроном — водицы попить. Вчерашний смешливый комбайнер Васька Аверин сегодня очень серьезен. Василий Сергеевич напился, утерся широкой ладонью и наклонился над рисунком.

— Тетка нашего Бабкина? Похожа. Прихожу сейчас к ней: помоги в субботу картошку перебрать, а она… — И, передразнивая, Василий Сергеевич сердитым, напористым голосом заговорил: — Нет уж, граждане! Будет с меня! У меня и так целых два мужика в совхозе вашем вкалывают!

Курносенькая засмеялась.

— Верно, верно! Так она и шумит! А участок ей лучший подавай, и семена отборные, и лошадь сильную!

— Энергичная женщина, — закончил главный. Он подумал, выпил еще стакан, крякнул и, уходя, посмотрел в окно: — А вон и ее мужики топают. Важные, страсть!

Библиотекарша быстро скатала рисунок и поднялась с колен.

Вошли Миша Бабкин и его двоюродный братец Павлуня. Бабкин приходился племянником своей знаменитой тетке, а тихий Павлуня — ее родным сыном. У ребят были озабоченные лица и пахучие ватники. Они сурово сказали «здрасте», пошаркали сапогами о коврик возле порога и выложили на стол книжки: Бабкин — солидную, килограмма на два, стопу из серии «Жизнь замечательных людей», Павлуня — стопку полегче, и всю про любовь.

— Уже прочитал, Бабкин? — весело удивилась девчонка, обеими руками поднимая весомые тома и недоверчиво покачивая головой.

Парень кивнул и насупился.

— Еще подобрать? Потолще?

— Некогда, — ответил коренастый, широкоплечий Бабкин. — Весна.

— Весна, — тихо поддакнул из-за его спины тощий, длинный Павлуня. — Пахать нам, вкалывать.

Девчонка посмотрела на чумазого Бабкина, пощурилась и востреньким голоском протянула:

— Ой, мамочки, пахари! А трактор-то у вас есть?

— А вот увидишь, — слегка улыбнулся Бабкин.

— Посмотришь, — хмыкнул Павлуня и, не удержавшись, похвалился: — Нам новый трактор обещан. Тот, который… желтый…

— Да ладно тебе! — небрежно бросил Бабкин, и ребята степенно пошли к двери.

Девчонка в спину им вдруг сказала:

— А в газете интересное написано… — Братья остановились, и она прошуршала газетой: — Слушайте! «Совхозная мастерская заполнена в эти дни шумом и грохотом железа. Идет ремонт техники. Готовятся к работе стальные могучие кони. Мы беседуем с опытным седым механизатором Иваном Петровичем Петровым. У него чуть усталые, но умные глаза и золотые руки умельца. «К нам пришла новая техника, — сказал Иван Петрович, бережно похлопывая желтый новенький трактор. — Вот этот красавец предназначен для меня…»

— Нет же! — перебил ее Павлуня. — Он как раз нам предназначен! Бабкину!

— Да? — Девчонка едва удерживалась от смеха.

— Да! — твердо сказал Бабкин. — До свидания!

Библиотекарше в окно видно, как братья свернули за угол, остановились и начали махать руками. Потом, оглянувшись на библиотеку, припустились к мастерской.

В мастерской было тихо и холодно, а на дворе вовсю дымилась земля. Поэтому слесари распахнули настежь ворота и работали поближе к солнцу и теплу.

Во дворе особняком на виду у всех стоял замечательный чистенький трактор апельсинового цвета.

— Наш! — сказал Бабкин, похлопывая машину по мотору.

Павлуня тоже похлопал и тоже сказал:

— Наш!

— Скоростной, надежный, — прохаживался Бабкин возле своего трактора. — Кабина просторная, пыли нет.

— С зеркальцем, — заметил Павлуня и почему-то засмущался. — Тут только в белом халате, потому что… — Павлуня, как обычно, не дотянул до конца фразу и замолчал, тараща на апельсиновый трактор ласковые синие глаза.

Послышались грузные шаги. Возле ребят остановился маленький грязный Иван Петров. «Опытный седой» сразу полез в кабину и молча начал отвинчивать зеркальце. Когда Бабкин с одной стороны, а Павлуня с другой ухватили его за рукав, «опытный седой» не стал выдираться, а сказал с усмешкой:

— Вы что думали, такую машину да соплякам? Тут и позаслуженней найдутся. Брысь!

Бабкин набычился и засопел, стал надвигаться плечом.

— Тише, тише, теткин племянник! — остановил его Иван Петров. — Ты лучше погляди, что возле конторы вывешено!

И принялся за дело: вытащил новенькие серебряные гаечные ключи, запрятал их в свой шкафчик. Туда же, под тряпки, запихал апельсиновое ведерко, аптечку, а зеркальце, поцарапав масленым ногтем, протянул Павлуне:

— Возьми, кавалер, пригодится!

Бабкин повернулся и побежал к директору. Павлуня постоял, подумал, потом бросился вдогонку за братом.

ДИРЕКТОР

Директор совхоза Ефим Борисович Громов любил в делах быть самым первым: если урожай растить, то всех выше, коли контору строить — самую лучшую, с нарядным крыльцом, широкими окнами и антенной на крыше — своя радиосвязь с бригадами, фермами и полевыми станами.

Доска Почета сработана из доброго белого кирпича, буквы — из нержавейки, а передовики глядят с портретов весело и гордо. Напротив скалится зеленый крокодил с вилами в лапах — тоже весь из стали, сделан на века. У крокодила стоит и хохочет народ.

Приметив братьев, люди замолчали, расступились. Бабкин, каменея скулами, глядел на собственную тетку, Павлуня, шевеля толстыми губами, разбирал стихи. Кто-то помогал ему громким шепотом:

Бабкин оглянулся. Павлуня жалобно смотрел на него. Бабкин подошел поближе к витрине, подумал, открыл стеклянные дверцы.

— Да за такое дело!.. — звонко сказал кто-то, но бумага уже затрещала.

Бабкин смял рисунок, бросил.

— Бабкин! — показался в окошке директор совхоза. — Зайди-ка!

В кабинете директора тихо и солидно. В углу — бархатное горкомовское знамя — награда совхозу за отличную работу. Во всю стену — план реконструкции хозяйства. В стеклянных шкафах — сувениры да подарки от делегаций — своих и заграничных. Стол — целый зеркальный пруд, в котором, вместо белых лебедей, отражаются стакан с карандашами, лампа, дареная серебряная чернильница, а за нею — сам Ефим Борисович в костюме, с орденскими планками на груди. Он сидит в кресле крепко, дышит тяжко, говорит густо.

— Отдохни, Бабкин! А я пока речь допишу.

Много приходится выступать товарищу Громову, но хоть полысел и постарел директор на своем важном посту, а речей за двадцать лет говорить так и не наловчился.

«Я пахарь, а не лектор!» — часто говаривал Ефим Борисович и крепко пристукивал при этом по столу тяжелым крестьянским кулаком.

Директор удрученно и долго скрипел пером, вздыхал, утирался, а Бабкин пока мрачно разглядывал план на стене. Вот речка, вон дорога, тут поля, там пастбища, фермы, теплицы. Весь план разделен на четыре почти равные части — это отделения совхоза, мощные, с хорошей техникой и толковыми руководителями. А справа, там, где река плавно огибает угодья совхоза, вытянулся клин земли, словно лисий хвост. Это — Климовка, малая деревенька, в десяток домов. Почти все ее жители перебрались на другие отделения, поле тут неудобное, бедное. Если все хозяйство стояло на песке — и совхоз-то зовется «Песковский», — то климовский клин самый что ни на есть распесчаный.