Страница 8 из 12
Глава 7
— Господин Гродский на важном обеде. Он не придет,— скривила идеальные губы секретарша наглого, зажравшегося хозяина мира. Такие же губы, как у Писюльки, даже еще более дорогие, намазанные помадой из «золотой» серии Диор. У меня тоже есть такая, но на моих тонких губешках смотрится она весьма погано. — Вам велено передать, что меценат сам посетит менеджера оркестра. До свидания.
Сижу, обтекаю. Саспенс. Замечательное продолжение поганого дня. Быстро она ко мне интерес теряет. Как к мухе, которой крылья оторвали. А я к такому не привыкла. Не привыкла. Я была сначала папиной принцессой, потом женой преуспевающего адвоката, совладелицей юридической фирмы. И что? Все изменилось в тот самый момент, когда… Когда я потеряла чертов бант, мать его.
— Девушка, я вам сказала до свиданья,— кривит свои шикарные губки чертова хамка. Улыбка фальшивая на сквозь. А глаза как два прицела.— Такси вызвать? Или вы на автобусе?
Шах и мат. Меня можно выносить. Точнее, сама я ухожу. Вываливаюсь на улицу из пафосного здания, прижимая к груди кофр с кларнетом.
Погода «шикарная». Ветер кидает мне в физиономию противные дождевые капли. Кофе. Мне срочно нужно кофе. Тройной. Желательно с ликером. А лучше… Лучше с виски. А еще лучше виски чистый, безо льда, с каплей лимона. Бутылку. Ноги сами меня несут к кафе, находящемуся в нескольких шагах. Такое же претенциозное, как все вокруг в этом чертовом центре города.
— Вера,— Дюша. Мой Дюша. Хочется кинуться ему на грудь и пожаловаться на неприятности. А он погладит меня по голове, как всегда. Разведет руками все тучи над моей бестолковой головой. И мы поедем домой… В наше гнездышко. Стоп, в мое. В мой дом, который мне купил папа, заботясь о будущем своей дочери. А там сейчас… — Вера, да погоди ты. Послушай.
— Что тебе надо? — шиплю. Вспомнив, чем, точнее кем пахнет МОЙ муж.
— Верунь, ну хватит. Только не дерись,— морщится Дюша, не сводя взгляда с покалеченного футляра с инструментом в моей руке.— Я пришел мириться.
— Правда? — хлопаю ресничками. Андрей всегда говорил, что они у меня похожи на бабочек. А я на цыпленка из мультика про «Коро-ко-ко». Говорил. Интересно, что он своей Писюльке поет?
— Да, я ошибся. Оступился. Верунь, давай …
— Дюша, прощения не просят воняя за километр чужими духами,— хриплю я. Еще совсем немного, и я сдамся. И это будет катастрофой.— Скажи мне только одно — ты же не на моей кровати ее трахал?
— Вера,— черт, он мне не смотрит в глаза. Не-смот-рит. А так он делает только когда врет. Бля, придется сжечь к херам чертову итальянскую кровать. — Не усложняй. Я тебя люблю. Ну хочешь, ребенка родим, как ты хотела? Я готов.
— Моему ребенку нужен отец-мужик, способный не только носить в штанах яйца, но и признавать ошибки,— хриплю я, загибаясь от боли, рвущей душу.
— Такой, как тот, с которым ты лизалась? — черт. А он умеет быть жестоким и ядовитым. Конечно. Юрист таким и должен быть. Зубастым и кусачим. Но… Не со мной же.— И даже на то, что ты снюхалась с тем амбалом, я готов закрыть глаза, потому что понимаю. Ты мстишь мне. Это такая девочковая тупая сублимация. Но… мы все преодолеем, детка.
— Дюш, скажи мне, ты только с Писюлькой мне изменял?— горло сдавило, с трудом проталкиваю вопрос, ответ на который, огромными буквами написан на лбу моего мужа изменщика. А ведь я все еще люблю его. Да, и очень хочу ему верить. Очень… Но слишком хорошо его знаю. И венку эту. Что на лбу мужественном его пляшет, знаю. Она бьется, когда Андрей нервничает. А сегодня того и гляди лопнет.
— Конечно. Первый и единственный раз. Это просто… Я не виноват, Верунь. Случайность.
— Зачем ты пришел?
— Прощения просить. В ногах валяться. Умолять.
— Так валяйся, — у меня в душе гулкая, звенящая пустота. — Ну, что же ты не валяешься? Боишься брюки замарать? Ребенок? Ты серьезно думаешь, что я на свет произведу маленькое счастье, чтобы его несчастным сделать? Только потому, что ты решил, что так можно вернуть то, что сам разрушил? Дюша… Вот если бы ты реально приполз, милый, с цветами, с повинной, я бы еще, может, задумалась. Слышишь? — я кричу уже, захлебываясь болью.
— Прекрати, люди уже смотрят. Ведешь себя как истеричка.
— Да, я истеричка. Именно такие жены у кобелей, не помнящих добра. Кстати, фирма моего отца записана на меня, ты в ней просто наемный служащий. Ты ведь не забыл, дорогой?
— Я партнер,— хмурится Андрей, и я понимаю, что попала в цель. Черт, он ведь не ради меня явился. Он… — Детка, мы все наладим. У нас все будет хорошо.
— Да пошел ты, Дюша на хер,— ухмыляюсь я. Из груди рвется истеричный смех.
— Вера, ты переходишь границы,— шипит мой муж, теряя лицо. Он зол. Вон как ноздри раздуваются, того и гляди лопнут.— Извинись, и поговорим.
— Правда? Иди на хер, Дюша. Ой, прости, дальше иди. В эту, как ее. В писюльку. Кстати, а почему Писюлька то все таки?
— Ее зовут Юлия. Юлька–писюлька. Ну и фамилия у нее…— Дюша заминается. Но понимает, я ж не слезу с него живого, пока не узнаю. А молчать в его ситуации, не лучшая тактика.— Висюлина.
— О боже. Писюлька Висюлина,— из моей груди рвется какой-то дикий, неудержимый хохот.— Дюша, Висюлина для тебя самое лучшее прозвище. Лучше Жопки. И всяко лучше, чем я тебя называла — Котиком и Солнцем. Подходит тебе очень. Ты висюлина, Андрюша. Брехливая, трахливая висюлина.
Господи, что же из меня лезет? Я никогда не позволяла себе говорить с Андреем в подобном тоне. А сейчас меня просто несет по кочкам. И я не могу справиться с этой обидой, вырывающейся из моего рта злыми, противными кляксами.
Я и не успеваю среагировать. Щеку обжигает болью. Он что? Он… Он мне что дал пощечину?
— Успокойся, истеричка. Ты ведь все равно вернешься ко мне, потому что сама не знаешь даже, где у тебя квитанции на оплату ЖКХ лежат. Ты к жизни не приспособлена, Вера. Бытовой инвалид. Кроме дудки своей ничего не умеешь. Ты же богема, вся из себя воздушная.
— Это кларнет,— стону я.— Давно бы пора запомнить.
Сильная ладонь сжимается на моем запястье. Больно. Черт, синяки останутся и не пройдут до концерта. Кошмар. Я дергаюсь. И… Я не знаю, что делать.
— А ну отпусти ее,— прорывается сквозь мой ужас злой знакомый голос. Твою мать, только вот этого громилы сейчас мне и не хватало.— Ты же видишь, что дама не желает с тобой общаться. Жопочка, я же прав?
— Мы сами разберемся,— обморочно шепчу я, но чувствую себя увереннее. Этот странный парень стал слишком часто появляться в моей жизни. И именно в моменты моего краха и позора. Черт. Почему мне сейчас перед ним так стыдно? Кто он такой, вообще?