Страница 51 из 72
Ильхом Пулатович стал хозяином этого кабинета час тому назад. Раньше у него был маленький, в здании обкома партии, где он работал инструктором отдела организационно-партийной работы. Час тому назад состоялся внеочередной пленум райкома, который рассмотрел организационный вопрос. Он снял с должности бывшего первого секретаря Джурабая Таирова и утвердил его, Сиддыкова. Первый секретарь обкома партии Нуритдин Мурадович Мурадов представил его членам райкома, подчеркнув, что Ильхом по образованию инженер, окончил Ташкентский институт механизации сельского хозяйства, а потом еще учился в Высшей партийной школе при ЦК КПСС в Москве, так что, мол, обком партии предлагает вам в вожаки достойного человека, способного вместе с вами, разумеется, сделать целинный район одним из передовых в области, настоящим краем тонковолокнистого хлопка, в котором острую нужду ощущает промышленность страны. Не забыл он упомянуть и о том, что Ильхом воспитывался в семье известного селекционера Михаила Семеновича Истокина, который приходится ему дедом. А потом выступал сам Ильхом, рассказывал о себе, отвечал на вопросы. Члены райкома избрали его. После пленума Мурадов собрал в этом же кабинете весь аппарат райкома, представил ему нового первого секретаря и, пожелав успеха, уехал. Даже от чашки чая отказался. А Ильхом, проводив Мурадова, вернулся в кабинет и отпустил всех заниматься своими делами, признавшись, что обстоятельно поговорит с ними как-нибудь попозже, когда войдет в курс дела. Так что «тронной» речи его не было.
Никто, наверное, не знает и никогда не постигнет принципа работы того механизма, что управляет судьбами людей. Но вместе с тем не в неожиданных ли поворотах судьбы и заключен весь интерес жизни: ведь если бы людям все было известно наперед, заскучали бы они. Почему судьбы заставляют встречаться друг с другом людей, чьи дороги, кажется, разошлись в противоположные стороны давным-давно и навсегда, так, во всяком случае, представлялось им самим, и по идее никогда вновь не могли скреститься? Разве мог предполагать сам Ильхом, что с тем же Джурабаем Таировым ему придется снова встретиться, причем не в совсем приятной для того ситуации?
События той поры представились Ильхому отчетливо, словно бы они произошли вчера. Было это в соседнем районе, от которого впоследствии и отпочковался Чулиабадский. После окончания института Ильхом получил назначение в совхоз «Акташ» главным инженером. Хозяйство это было животноводческим, и он развил бурную деятельность, чтобы на фермах все механизмы работали исправно и хотя бы на немного облегчали тяжелый труд пастухов и доярок. Усердие молодого коммуниста заметили, и вскоре его избрали секретарем парткома совхоза. А Таиров был тогда первым секретарем райкома.
Став секретарем парткома, Ильхом, естественно, стал часто встречаться с Таировым, проявлял к нему, как к старшему по возрасту, да и по должности, должное почтение, старался выполнять его указания в срок и беспрекословно.
Все началось из-за чабана Кулдаша-ота Шамсиева, гордости не только совхоза, но и всего района. Так утверждалось на всех собраниях и совещаниях. Как-то во время окота Таиров побывал на джайляу у чабана. Что уж там произошло между ними, одному аллаху ведомо, но, вернувшись в район, Таиров тут же позвонил Ильхому и, как секретарю парткома, предложил подготовить наградные бумаги. Ота представляли к ордену.
Итоги окотной кампании, если судить по бумагам, позволяли, конечно, даже обязывали руководство совхоза представить старика к награде. Шамсиев на этот раз сумел получить от каждых ста маток по двести двадцать ягнят. Но именно это и насторожило Ильхома. По утверждениям совхозных зоотехников, получение такого высокого приплода ни в какие рамки здравого смысла не втискивалось, предел, по их мнению, ограничивался самое большее ста семьюдесятью ягнятами, да и то при том условии, что овцы в хорошем теле. Правда, кое-кто говорил, что в принципе можно получить и столько, если не жалеть доз СЖК°, препарата, действие которого Ильхом представлял не очень ясно, потому что учился на инженера все-таки, но тут же делалась оговорка, что при этом отару маток уже через два года нужно выбраковывать и везти на бойню, поскольку овцы уже теряют способность к воспроизводству.
Ильхому было интересно, как же чабан сумел достичь таких результатов и правильны ли утверждения зоотехников. И он сам решил съездить к Кулдашу-ота. Отара паслась, рассыпавшись по склону зеленого сая. Издали казалось, что это и не овцы вовсе, а разноцветные валуны в траве. На вершине горы маячила фигура помощника чабана, который стоял, опершись о посох, а вокруг него вертелись волкодавы, готовые в любое мгновение броситься на зверя или на чужого человека. Возле синтетической юрты, похожей на гробницу Тамерлана в Самарканде, куда на «газике» подъехал Ильхом, с десятком неокрепших еще ягнят возилась жена чабана, старушка-богатырь Норбиби-хола. Не успел он слезть с машины, как из юрты вышел бобо, поздоровался с ним и пригласил к дастархану. Хола тут же внесла чайник чая и пиалы, поставила перед мужем.
О Кулдаше-ота в совхозе говорили разное. Кто с завистью, кто с осуждением его методов, а кто и с гордостью. Но большинство сходилось на том, что старик, не выдержав испытания славой, стал заносчивым, никого не признает, ни с кем не считается. Только к директору, да к нему, Ильхому, он относился с показным почтением. Чудилось, что ота и это считает для себя слишком большой уступкой.
— Был у меня недавно райком-бобо, — сразу взял быка за рога ота, протянув гостю пиалу с чаем, — обещал дать еще один орден.
— Раз обещал, значит, даст, — сказал Ильхом, подумав, что первый секретарь райкома в данном случае взял на себя непосильное. Каждому известно, что орденами распоряжается Президиум Верховного Совета СССР. Но он не стал разубеждать старика.
— Только мне этого мало, Ильхом-бай, — сказал ота, растянувшись на узеньком одеяле-курпаче, — я хочу звезду героя. Я хочу, чтобы мой бюст стоял в саду совхоза, прямо напротив окон директорского кабинета. Чтобы, кто ни приехал к нам, обязательно увидел меня.
— Добрые намерения — половина успеха, — словами пословицы произнес Ильхом, — придет время, может, так и будет.
— Не то говорите, йигит, — с досадой произнес чабан. — Лучше подскажите, что для этого нужно, а остальное — не ваша забота.
— За что вам дали первый орден? — поинтересовался Ильхом.
— Пять лет кряду давал по сто семьдесят ягнят. И ни разу не сорвался!
— Молодцы ваши овцы, — рассмеялся Ильхом, — не подводят!
— Хотите, я снова пять лет буду давать, скажем, по двести двадцать ягнят? Тогда, как вы думаете, прикрепят на мою грудь звезду, а?
— Не говорите гоп, пока не перепрыгнете, ота, — напомнил Ильхом.
— Давайте считать тогда. — Старик крикнул в дверь: — Кампыр, подай нам тетрадку с карандашом!
Та принесла. Он положил их перед гостем.
— А что считать, ота?
— Сорвусь я или нет…
Начали считать. С того самого года, как село перевели на новую систему материального стимулирования. И оказалось, что у Шамсиева за это время появилась собственная отара, ничуть не меньше совхозной.
— Я ее не украл, — стал доказывать чабан, хотя это и так было ясно, — она мне по закону дана, как премия за хорошую работу. За каждую сотню полученных ягнят совхоз премирует меня четырьмя с половиной, а они ведь растут, становятся овцами, плодиться же им сам аллах не в силах запретить. Так что, если не хватит до двухсот двадцати пяти по совхозной отаре, добавлю своих, они мне потом все равно премией вернутся, зато имя…
— А как же вы с кормами обходитесь?
— Гм. Горы велики, саям счета нет, а травы навалом, как сейчас говорят.
Чабан, конечно, приукрашивал. Горы ничего не дают, кроме камней. Но вот совхозные корма уходят на содержание овец Шамсиева. «Каждый год мы рапортуем, что два плана заготовили, — подумал Ильхом, — а в феврале ломаем головы, куда они подевались!»
— Вы ко мне по делам или просто так? — спросил чабан.