Страница 27 из 72
Пулат вспомнил свой недавний разговор с Истокиным. На этот раз, как он понял, речь шла о политике. Простой житейской политике.
— Житель кишлака по своей природе, — сказал тот, идя рядом с ним к трактору, — человек практичный и инертный одновременно, как камень, что лежит у берега реки — пока вода не сдвинет его, сам не пошевельнется. Но это и естественно, я бы сказал. Для богачей такой дехканин как раз и был нужен, потому что им легче управлять. Сейчас другое время, но то, что входило в человека веками, все еще остается в нем. Так что ты, Пулатджан, работай с умом. Твоим землякам нужно показать способности трактора, но я уверен, что никто из них не согласится, чтобы ты это сделал на его личном наделе. Поэтому тебе лучше всего начать работу на своей земле. Не спеши. Не забывай того, чему научился у нас, не теряйся.
— Постараюсь, Миша-ака, — пообещал он и спросил о том, что его начало волновать, как только объявили, что трактористы поедут домой на новых машинах: — Теперь лошадь можно продать?
— Деньги, что ли, нужны?
— Нет. Просто лошадь не нужна, ака. Куда захотел поехать, железный конь при себе!
Истокин чуть не рассмеялся, услышав это, произнесенное парнем вполне серьезно. Потом спохватился: ведь только что сам говорил ему о силе традиций и привычек. «Немало пройдет времени, пока Пулат и ему подобные начнут понимать разницу между личным и народным, — подумал он. — Наверно, так, как он, считают и другие?» Истокин решил при случае напомнить курсантам, что этого ни в коем случае нельзя делать, что государство, доверяя им технику, хочет облегчить тяжелый труд дехканина и только.
— Это, скорее, стальной вол, Пулатджан, — сказал он. — А на той или на базар ты все же на лошади поезжай, брат!
— Хоп, — невесело произнес Пулат. Он мечтал с утра до вечера ездить на тракторе, катать сына и его сверстников, да и стариков тоже. Подумывал махнуть в Истару, кишлак, что лежит в трех ташах от Бандыхана, чтобы удивить тамошних дехкан. Ну, а теперь… если это вол, то на нем неприлично вроде…
— Чувствую, ты не понял главного, — сказал Истокин нахмурившись. «Надо, — подумал он, — объяснить роль, которую ему предстоит сыграть в преобразовании села». — Понимаешь, есть люди, на долю которых выпадает сделать что-то первыми. Их называют пионерами. Вы, трактористы, в нашем виллойяте тоже пионеры. У вас очень сложная задача — убедить своих земляков, что машина их друг, она поможет облегчить труд, сделает все быстрее, дешевле и качественнее.
— Хоп, если хотите, буду пионером, — сказал Пулат.
— Не я хочу, брат, а партия большевиков, запомни это. — Истокин помолчал и, когда Пулат уже взобрался на трактор, добавил: — Две бочки керосина, автол и плуг вчера к тебе завезли домой. Так что жми, как говорится. Не забывай своевременно поить, кормить, мыть и масло давать этому волу, — он похлопал рукой по капоту, — почаще вытирай пыль. Иначе можешь в конфуз попасть, а это в твою задачу не входит. Хайр! — он крепко пожал руку. — Привет Мухтару-тога и семье! Приезжай в гости с женой и детьми, брат.
— Хайр, Миша-ака. Если все пойдет хорошо, то в ближайший выходной день нагрянем в гости.
— Только на лошади, — с улыбкой напомнил Истокин.
— Ну, да…
«…В самое время еду домой, — подумал Пулат, сбавив скорость перед спуском в неглубокий овраг, — не сегодня-завтра начнут зябь поднимать, вот и посмотрят бандыханцы, как с этим делом мой вол справляется… А ведь не зря нас послали по кишлакам именно сейчас, — вдруг осенила его мысль, — лучшего случая показать дехканам способности машины и не придумать. Главное — не сплоховать мне! Прав Миша-ака, нужно быть собранным, не растеряться!..»
Вот так, вспоминая и размышляя, Пулат и не заметил, как оказался вблизи Бандыхана. Издали он увидел, что на окраине собралась порядочная толпа: дехкане, мальчишки и старики. Последние, и среди них мулла-бобо, стояли на обочине дороги впереди остальных. Чуть в сторонке, разнаряженные, словно пришли на той, напустив на себя высокомерие и спесь, стояли новые богачи, а весь остальной народ, разбившись на небольшие группы, с любопытством и вместе с тем явным замешательством глазел на приближающееся чудовище с ярко-красными большими колесами сзади и маленькими колесиками впереди. Только ребятишки, облепившие дувалы, как галчата, храбрились и галдели на все голоса, высказывая свои соображения о тракторе.
«Ишь, набычились, — подумал Пулат о богачах, — точно у каждого за пазухой по луне!» В это время трактор медленно катил мимо аксакалов, с которыми Пулат поздоровался кивком головы. Когда оставалось несколько шагов до второй группы, дерзкая мысль пришла в голову: «Припугну-ка малость этих пузатых болванов!» Он повернул ручку газа до конца, мотор взревел во всю мощь, трактор рванулся вперед, показалось, даже присев на задние колеса, как скакун перед рывком. Богачи вздрогнули от неожиданности грохота и шарахнулись в сторону от дороги.
Впереди, шагах в трехстах, начиналась улица. Издали она казалась узкой как тропа. Удовлетворенный своей выходкой, — как-никак он доказал им, что власть над машиной в этом кишлаке имеет только он один, — Пулат хотел сбросить газ, но, как назло, заело ручку, и трактор стремительно понесся по дороге. Он вдруг растерялся, хотя все время уговаривал себя не спешить, взять себя в руки. Улица приближалась быстрее, чем ему хотелось. Не отрывая взгляда от нее, он изо всех сил пытался сдвинуть с места эту проклятую ручку, но она не поддавалась, а дувалы дворов, меж которых петляла улица, мчались навстречу, чудилось, с быстротой летящего ястреба и мысль, что придется ехать на такой скорости и дальше, сбивая углы дувалов и домов, испугала его, усилила неуверенность в душе. Но еще ужаснее была мысль о том, что — не приведи аллах! — на улице окажется человек. Ведь он, увидев трактор, конечно же, оцепенеет от ужаса, как мышь перед дувалом, и попадет под колеса. Как тогда смотреть людям в глаза? Отчаявшись за удачный исход, он в последний раз рванул ручку так сильно, что, думал, оторвал. Но, к счастью, она отошла на прежнее место, трактор остановился, мотор заглох.
Пулат вытер пот с лица. Он чувствовал себя таким усталым, точно из Шерабада до кишлака нес машину на своей спине. Он медленно слез, вернее, сполз с сидения, сел в тени карагача, опершись о его шершавый ствол спиной. Откинул голову назад и закрыл глаза. Сердце продолжало гулко стучать. Постепенно вокруг него стал собираться народ. Мухтар-тога, ведя за руку Сиддыка, подошел к нему, присел на корточки, поздоровался. Пулат открыл глаза, пожал руку тога и, посадив потянувшегося к нему сына на колени, поцеловал его. Тога участливо спросил:
— Нездоровится, Пулатджан?
— Все в порядке, тога, — с задором ответил Пулат, встряхнувшись от только что пережитого, — здорово я их напугал, а?!
— Лихо, — согласился тога, улыбнувшись. — Такого коня им и во сне не видать!
— Э-гей, Пулат-палван, — крикнул кто-то из толпы, — рассказали бы нам об этом дьяволе, а?
Верно, усто, — подтвердил еще один голос, — люди хотят знать, что это за албасты такой.
Пулат поднялся и с сыном на руках пошел к трактору, за ним следовал тога. Толпа с почтеньем расступилась перед ним и Пулат, взобравшись на трактор, сказал:
— Это, земляки, трактор, а не див и не шайтан. Он скоро заменит вам волов и лошадей. Умеет пахать, сеять, таскать малу и жатку.
— Не-е-ет, усто, — произнес Султан-кизыкчи-бобо, — это сундук на колесах, только вместо тряпок набит железом!
Фраза вызвала взрыв хохота. В другое время с такого можно было бы начать аскию, повернуть ее и туда, и сюда, но сейчас никто этого не пожелал сделать.
— Он и по полю будет носиться, как угорелый, усто?
— С плугом не больно разбежишься! — ответил Пулат, вытирая пыль с сидения.
— Как ишак, значит, — сказал еще кто-то с явной иронией, — без хурджума бежит, что тебе ханский аргамак, а только сядешь на него — плетется чуть живой!
— Баракалла, — воскликнул кизыкчи-бобо, — правильно заметили тут!