Страница 3 из 21
Начнем изображением Нижегородскаго полка (ныне Нижегородский драгунский Его Королевскаго Высочества Наследнаго Принца Виртембергскаго), которым непосредственно командовал полковник Сталь, – лицо тоже весьма замечательное. Насчет состава офицеров и образования нижних чинов можно было справедливо гордиться полком. Офицеры были люди образованные, нижние чины одевались ловко и опрятно. В пешем строю драгуны не уступали пехоте, а маневрировали еще лучше; конное же учение, начиная с манежной езды, на корде без седла, на седле без стремян, одиночная выправка и шереночное учение с разомкнутыми рядами, перепрыгивание чрез барьер и рвы – целыми шеренгами производилась беспрерывно. Эскадронныя ученья, по всем правилам и с чистым равнением, при сильной быстроте, делались на славу, так что смотревшие полк кавалеристы Кологривов, Уваров и другие были удивлены и отдавали преимущество пред гвардиею. Фланкеры и рассыпныя атаки, приспособляясь к образу тамошней войны, делались с знанием и ловкостию. Черкесы чрезвычайно боялись драгунов, даже в одиночку. Нарвский драгунский полк, из части котораго был сформирован Нижегородский, содержа долгое время кордон, по недостатку еще в то время и необразовании казаков, славился чудесами храбрости и наездничества. Кабардинцы и чеченцы от него дрожали.
Справедливо говорит старинная русская пословица о влиянии начальников на подчиненных. О душевных свойствах Глазенапа подробно скажем далее; здесь же не можем не привести сохранившихся подробностей о Стале, которые дают более близкое понятие о службе и жизни на Линии, во время начальствования над нею Григория Ивановича, у котораго Сталь находился, так сказать, непосредственным помощником.
Карл Федорович, как звали Сталя, был чистый лифляндский дворянин: видный собою, очень хорошо образованнный и достаточнаго состояния. Строгий по службе, пылкий, знающий свое дело и в строю горячий, без всякой, однако, жестокости, благородный, великодушный, он, кроме службы, ничем не занимался. Свое хозяйство и дела он предоставил один раз навсегда слуге Ивану (из чухонцев). Деньщик Артемий заведывал буфетом, лошадьми и охотничьими собаками, и Карл Федорович никогда не знал, что у него есть и чего нет. Все офицеры— после утренняго ученья и потом развода – бывали у полковаго командира и завтракали без всяких церемоний. Он никогда не угощал, был сам гостем, и ничего, повидимому, не знал, что подадут; держал себя дома в равенстве и без всякаго принуждения. Терпеть не мог, если в это время что-нибудь заговорят о службе; тотчас вспыхивал и прерывал отрывисто: «Оставим, господа, этот разговор!» На службе же Сталь был совсем другой человек, и никому не было пощады; но он только требовал дела и не был какой-нибудь притязатель и пустой суета, что выражал часто поговоркою: «суета есть зародыш всяких беспорядков». Во время тревог пред неприятелем, Карл Федорович выходил из себя за беготню и шум, и кричал командирским голосом: «Что за бестолковица в таком-то эскадроне. Смирно! Молчать!» Это, в ночи, когда его не было видно, магически восстановляло тишину.
На одном из пеших учений, поручик 3. делал ошибку за ошибкою, как нарочно, командуя невпопад, т. е. если надобно взвод завести правым плечом, он заводил левым. Сталь сделал несколько замечаний; наконец сказал, что его только султан отличает. Надо знать, что на этом ученьи приказано было нижним чинам быть в касках, а офицерам в шляпах. 3. сильно обиделся, и после учения явился к полковнику с обяснением, требуя удовлетворения. «Какого удовлетворения вы, милостивый государь, хотите? Я готов, хоть на бочку пороха…», – с жаром и решительно сказал полковник. 3., вероятно, не понравилось предложение совершить воздушное путешествие на бочке, и он смиренно ретировался.
Другой случай был серьезнее. На конном ученье, за болезнию эскадроннаго командира, майора Паскевича, командовал капитан К… всегда бывший в разладе с фронтом, и долго думавший. Разумеется, ему были сделаны несколько выговоров и, по окончании ученья, эскадрон оставлен для продолжения ученья. Пылкий Сталь загнал до усталости всех лошадей, и крупное слово, сказанное к нижним чинам, К. принял на свой счет, требуя за публичную обиду удовлетворения. Полковник, при собрании офицеров, просил прощения у обиженнаго, сказав, что он, правда, горячаго темперамента, но никогда не позволит себе оскорбить благороднаго человека грубою бранью, не знает почему К. обращенное к солдатам принял на свой счет, раскланялся и вышел. Между офицерами находились интриганы, промышлявшие тем, как бы только устроить историю; они подбили К… а тот предложил полковнику Сталю стреляться на смерть; но, как предстоял на днях инспекторский смотр, то дуэль отложили до роспуска полка по квартирам. Роспуск последовал, и соперники с секундантами выехали на назначенное место. К. требовал стреляться на шинели; Сталь, считая это хвастливою глупостью, предлагал стреляться в 12-ти шагах. Секунданты обеих сторон долго уговаривали непреклоннаго К. и, наконец, довели его до того, что он нашел себя удовольствованным тем, что его вызов был принят, и выстрелил вверх, прощая обиду, которую Сталь признавал, однако, небывалою. На другой день К. подал в перевод из полка, и хотя Сталь давал ему рыцарское слово предать забвению неприятное их столкновение, но уговорить не мог.
Однако при всем этом, ни Сталь, ни Григорий Иванович, не допускали ни малейшей фамилиарности с подчиненными. Как бы не были довольны офицером, даже самым близким к ним, например, адъютантом, они не расточали похвал в глаза. Офицер никогда не смел при них сесть, и холодное служебное обращение, по мнению этих старых служак, вело к дисциплине. Эскадронные командиры тогда были штаб-офицеры, и держали себя в должной дистанции от обер-офицеров. Тогда были такия убеждения, что трудно управляться и сохранять тон начальника, когда почти равен чином, заслугами и опытностию. Сознавая, что для жизни в такой провинции, как тогда была Кавказская Линия, где не существовало благороднаго общества, сближение и приязнь конечно приятны, в то же время считали, что служба, особенно в важных случаях, от фамилиарности с подчиненными может потерпеть, где требуется безмолвное исполнение приказаний.
До обеда офицеры ездили со Сталем на охоту или стреляли из пистолетов в цель у него в зале, так что офицеры все время до ночи проводили вместе.
Охота была подлинно царская. Борзыя горских и псовых лучших пород, как у самого Сталя, так и у многих офицеров, были превосходныя; стреляли офицеры также отлично. Кабанов, оленей, коз, русаков много держалось в окрестностях Екатеринодара, по кустам и диким виноградникам. Фазанов было бездна, дупельшнепов и бекасов – без числа. Князь М. С. Воронцов, бывший еще в чине штабс-капитана, Кушелев и князь Козловский, – жители Петербурга, видевшие лучшия охоты в России, проведя проездом из Грузии более недели в Екатеринодаре и участвуя в этих охотах, удивлялись изобилию превосходной дичи и искусству охотников.
Черкесы, видя стрельбу наших по вальдшнепам, изумлялись меткости и приближаться не смели. Офицеры, прибывавшие из внутренней России, в короткое время так научались стрелять из ружья и пистолета, что попадать пулею в пулю считалось обыкновенным. Так-то тогдашние кавказцы постоянно готовились к войне.
Глазенап считал[1], что тогдашняя служба на линии требовала «недреманности, искусных стрелков, наездников и самую легкую артиллерию, по узким горным тропинкам удобно провозимую. «Всем сим обзаводимся», – писал он в августе 1804 года[2]. По этому-то охота, которая приучает ко вниманию, находчивости, меткой стрельбе и наездничеству, находила сильное покровительство как у самого Глазенапа, так и у Сталя.
Екатериноград, – местопребывание тогдашних властей на Линии, – заключал в себе: вдоль по реке Малке крепостцу, в которой находился исключительно один коммиссариат, станицу Волжскаго казачьяго полка и солдатскую слободку; в последней помещались два эскадрона нижегородцев и госпиталь. Строения, как и везде по линии, были довольно дурно выстроены и растянуты до того, что с промежутками от слободки до станицы было 2 версты.
1
Письмо Глазенапа от 16-го августа 1804 года, напечатанное в Славянине, 1828 г., № XI, стр. 104.
2
Там же.