Страница 11 из 12
Двадцать трамвайных минут перевернули Колю. Он привык читать о женщинах-мошенницах, которые скрываются от следствия с чужими паспортами. Даже жене он задавал вопросы, как подследственной:
— Люд, а ты могла бы украсть или подделать паспорт?
На что Людмила отвечала уклончиво:
— Что будешь на гарнир — гречку или вермишель?
Теперь, после знакомства с поэтическим сборником, Коля начал задавать жене совсем другие вопросы.
— Люд, я давно хотел спросить тебя, зачем ты так старательно упаковываешь себя? — выпалил он однажды. — Ведь взгляду не на чем остановиться. Все-таки ты женщина, а не бандероль.
— А на чем бы хотел остановиться твой взгляд? — вспыхнула Людмила, с которой Николай еще никогда не заговаривал на подобные темы.
— Видишь ли, женщина определяет сознание мужчины, — философски изрек Коля. — Вот смотрю я на тебя, и в моем сознании не возникает ничего такого, что трогает нас в любовной лирике. А возникают только судебные протоколы, очные ставки и камеры предварительного заключения. У меня такое ощущение, словно я сам из этой камеры.
— Что же теперь будет? — спросила Людмила, не звавшая, радоваться ей или огорчаться Колиному прозрению.
— Экономия материала будет, — сказал Коля. — Из отреза, который ты недавно купила себе на платье, можно еще и сорочку для меня выкроить. Не надо стыдиться подавать себя. Причем разнообразно подавать. Менять туалеты, прическу, выражение лица. Где твои женские чары, женское кокетство? Почему бы тебе про тот же гарнир не спросить озорно, кокетливо, многообещающе? Чтобы у меня кровь в жилах заиграла! Чтоб меня на стихи повело или на какое-нибудь другое безумство! А ты так гундосишь, что не только на гарнир, а и на свиную отбивную не тянет. Тем более на стихосложение. Как я завидую автору этого поэтического сборника! Его жена умеет быть разной…
— Если у этого поэта есть жена, она сама несчастная женщина в мире, — сказала Людмила. — Не она разная, а любовницы разные. Хочешь, я напишу автору книжки, выясню у него, одной женщине посвящены стихи или нескольким.
— Сделай милость, напиши! — согласился Коля. — Хотя тебе правильнее было бы черкануть его жене. Перенять у нее кое-какой опыт.
Разумеется, жене Людмила писать не стала. Обратилась к самому поэту. Слова выбирала посуше, чтобы он не подумал ничего такого. Кто их, поэтов, знает, может, у них на уме одни шалости?..
«Товарищ поэт! — написала она. — Ознакомилась с вашим сборником стихов «Талый снег». Меня, как трудящуюся женщину, интересует, работает ли ваша жена и если работает, то как она успевает менять свою внешность до неузнаваемости. Если же стихи посвящены не жене, прошу сообщить, сколько женских прототипов легло в основу книги. Данная информация очень пригодилась бы мне в семейной практике».
Поэт сразу же откликнулся. Письмо его было выдержано в том же стиле деловых бумаг.
«Товарищ Люда! С большим удовлетворением ознакомился с вашим письмом. Оно подтверждает, что мое творчество находит отклик в душе читателей, — говорилось в нем. — Сообщаю: жены никогда не имел. По вопросу учета прототипов более подробную информацию мог бы дать после читательской конференции, которая состоится в парке культуры в ближайшую субботу. Начало в 12.00».
Прочитав послание поэта, Людмила поспешно скомкала его и сунула в мусорное ведро.
«Не хватало еще стать одним из его прототипов! — мелькнуло у нее. — А вернее, сказать, прототипих. Хотела бы я знать, о чем он собирается подробно проинформировать меня».
Тайком от Коли она извлекла письмо из мусорного ведра и, стряхнув с него картофельные очистки, спрятала в сумочку.
«В конце концов у меня одна цель: доказать Николаю, что у поэта несколько возлюбленных, — убеждала себя Людмила. — А для безопасности прихвачу зонтик. Зонтик — неплохое оружие против нахалов».
В субботу Людмила вдруг заторопилась в ателье на примерку. Платье с вырезом она заказала после того памятного разговора с Колей, когда он сравнил ее с бандеролью. Все примерки уже были позади, торопилась Людмила в парк культуры, по сказать об этом Николаю у нее не хватило духа. Конечно, на свидание с поэтом се толкнула забота о благе семьи. Но тем не менее, свидание оставалось свиданием.
— Зонтик-то для чего? — удивился Коля. — Вроде дождей но обещали.
— Для примерки, — зарумянилась Людмила. — Проверю, как он смотрится с новым платьем.
…Поэты выходили на летнюю эстраду и нараспев читали свои стихи. Людмила еще никогда не слушала столько стихов в исполнении авторов, и от непривычки ее укачало, как во время морской прогулки. Возможно, из-за легкого головокружения Людмила и пропустила выход на эстраду автора библиотечного сбор-кика, который она, кстати, прихватила с собой и время от времени поглядывала на фотографию поэта. Но автора сборника на сцене она так и не увидела. Если не считать одного лысенького старичка, губы которого чем-то напоминали губы на фотографии.
После конференции Людмила пробралась к эстраде и предъявила ведущему фотографию любвеобильного поэта.
— Нет ли здесь автора этой книжки? — поинтересовалась она.
— Гоша! Это к тебе! — окликнул кого-то ведущий, и к Людмиле подошел тот самый лысенький старичок.
— Вы, очевидно, Людмила? — мягко заулыбался старичок и предъявил Людмиле ее письмо.
— Людмила…
При ближайшем рассмотрении старичок оказался очень похож на поэта в книжке.
— Не сомневайтесь, я и есть автор этого сборника, — заявил старичок.
— Но… вы были моложе, когда я вам писала, — заявила Людмила.
— На фотографии мне восемнадцать, — пояснил старичок. — А на любовную лирику потянуло уже в пенсионном возрасте. До этого в основном разрабатывал производственную тематику. И вдруг потянуло. Сами видите: мой нынешний облик, — и он погладил лысину, — со стихами о любви не очень-то гармонирует. Пришлось дать юношеское фото.
— Простите за бестактность, а как же насчет прототипов? — потупившись, спросила Людмила.
— Были и прототипы, но давно, — вздохнул поэт. — Можно сказать, тысячу лет назад. Моя лирика носит мемуарный характер. Она — грусть по ушедшей молодости.
Потом они гуляли по аллеям парка, поэт излагал свою автобиографию, а Людмила размышляла: «Какая же это сильная вещь — поэзия! Еще месяц назад я была ярой противницей декольте, и вот стихи какого-то старичка, которому, видите ли, взгрустнулось, перевернули мою жизнь, правда, не без помощи Николая, и я уже шью себе — кто бы мог подумать! — открытое платье».
Откуда-то набежали тучки, и пошел дождь. Людмила подивилась своей предусмотрительности и раскрыла зонтик.
Более подробно о серии
В довоенные 1930-е годы серия выходила не пойми как, на некоторых изданиях даже отсутствует год выпуска. Начиная с 1945 года, у книг появилась сквозная нумерация. Первый номер (сборник «Фронт смеется») вышел в апреле 1945 года, а последний 1132 — в декабре 1991 года (В. Вишневский «В отличие от себя»). В середине 1990-х годов была предпринята судорожная попытка возродить серию, вышло несколько книг мизерным тиражом, и, по-моему, за счет средств самих авторов, но инициатива быстро заглохла.
В период с 1945 по 1958 год приложение выходило нерегулярно — когда 10, а когда и 25 раз в год. С 1959 по 1970 год, в период, когда главным редактором «Крокодила» был Мануил Семёнов, «Библиотечка» как и сам журнал, появлялась в киосках «Союзпечати» 36 раз в году. А с 1971 по 1991 год периодичность была уменьшена до 24 выпусков в год.
Тираж этого издания был намного скромнее, чем у самого журнала и составлял в разные годы от 75 до 300 тысяч экземпляров. Объем книжечек был, как правило, 64 страницы (до 1971 года) или 48 страниц (начиная с 1971 года).
Техническими редакторами серии в разные годы были художники «Крокодила» Евгений Мигунов, Галина Караваева, Гарри Иорш, Герман Огородников, Марк Вайсборд.