Страница 9 из 12
— Согласна служить у вас, вы мне нравитесь. Но у меня есть одно условие: буду служить у вас, если купите японскую кухню, а всю эту рухлядь отправите на свалку.
Так-то вот. Кстати, о рухляди. Когда наши заезжие гости спрашивают, почему Москва потребляет такую прорву мебели, то это обычно объясняют бурным ростом жилищного строительства. Дескать, чем больше новых домов, тем гуще поток в столицу всего того, на чем сидят и спят, в чем хранят белье и одежду, книги и посуду, без чего нельзя красиво пристроить горшочки с цветами, телевизор, радиоприемник или проигрыватель. Все это, конечно, справедливо. Но если сравнить количество введенных в действие новых прихожих, кухонь, гостиных, спален с оборотом мебельных магазинов, то цифры не сойдутся. Придется допустить, что в каждой новой квартире стоит шесть или семь сервантов, по пять стенок, до восьми посудомоек и не меньше одиннадцати кроватей. Феномен, да и только!
Никакого феномена, отвечают знающие люди. А естественные отходы вы учитываете: нечаянные поломки, обветшание, амортизация, моральный износ, наконец? Стоп! Найдено нужное слово: моральный износ.
Вот как выглядит это на деле. Встречаются две москвички.
— Как поживаешь, милочка?
— Хорошо. Только вот мебель никак не поменяю.
— А давно она у тебя?
— Да уж третий год. Я буквально в ней задыхаюсь.
— И у меня третий год. Кошмар!
И хотя ничего кошмарного подобная ситуация не содержит, хотя от присутствия в квартире той или иной мебели никто еще не задыхался, но они обстановку своих жилищ, конечно, поменяют. И будут чувствовать себя счастливо. По крайней мере следующие два года, а потом все начнется сначала.
Наблюдая такие картинки, я иногда задумываюсь: а куда же деваются все эти морально устаревшие стулья, вышедшие из моды шкафы и серванты, которые больше уже «не смотрятся»? Спросил как-то об этом у знакомого специалиста.
— В ремонт, модернизацию мебели поступает очень мало. Ее безжалостно выбрасывают, сжигают на свалках. А потом побывайте в Подмосковье, на дачах…
Я побывал и увидел, что дефицитные когда-то стенки превратились в цыплячьи клетушки, на полированных сервантах стоят кадушки с соленьями, а семейный кумир — резной платяной шкаф пошел на собачью конуру и скворечники. Все в этом подлунном мире преходяще…
А у мебельторга по-прежнему людские толпы, внутри не протолкнешься, люди бродят между полированными красавцами, гладят их, щупают, смотрят в зубы… Простите, оговорился, зубов деревянные предметы домашнего уюта не имеют. А в остальном все так же, жизнь продолжается.
То и дело к магазинам подкатывают огромные грузовики с контейнерами, на которых многократно и на разных языках повторено одно и то же слово: «Мебель». Это шлют москвичам свои дары мебельщики Риги и Таллина, Тбилиси и Вильнюса, шлют Югославия, Чехословакия, Румыния, Венгрия… Надо ли говорить, в какой теплой, сердечной обстановке встречают эти контейнеры где-нибудь на Петровке или улице Гарибальди… В такие дни все кипит и бурлит у мебельмагов. Хорошо и привольно дышится москвичам и москвичкам в родной стихии…
Тут их родная стихия — это точно. И если вам придется встретить где-нибудь в самом отдаленном периферийном уголке человека, который посреди беседы вдруг замолчит, глубоко вздохнет, а потом мечтательно скажет: «Эх, мебель хорошую где-нибудь бы достать!» — можете не сомневаться. Перед вами москвич. На все сто процентов.
ПОСЕЛКОВЫЙ ДЕТЕКТИВ
Скажите, кто теперь не знает, кто не слыхал о доблестных похождениях сельского детектива? Все знают, все слышали. Да и видели все благодаря многосерийному телевизионному рассказу об участковом Анискине. Ну, а о городских детективах и говорить нечего: те давно прославились. Да еще как!
А что прикажете делать сотруднику, если его по какому-то несправедливому жребию сунули не в село и не в город, а сделали уполномоченным поселка, такого, скажем, как эта несчастная Галаховка? Почему несчастная? Увидите сами.
Так рассуждал и думал рядовой милиции Кузьма Настасьин, шагая по пыльной дороге, заросшей в низинах густым бурьяном. «Не доходят руки у правленцев, чтобы дорогу привести в порядок, а ведь ходят», — проворчал Кузьма и усмехнулся. Получалось, как в стихе: ходят — не доходят.
Правление ДСК — дачно-строительного кооператива «Лето» — постоянно огорчало участкового своей нераспорядительностью и попустительством. Заказало недавно номерные знаки на дома, но не учло, что на одном участке иногда живут два или три члена кооператива и имеют отдельные калитки. И вот новый номерной знак прибили к одной калитке, а второму жильцу не досталось. Он — в амбицию:
— Что же я, выходит, человек второго сорта?
Амбиция, конечно, несерьезная, можно сказать, детская. Но коль возник конфликт, участковому приходится его улаживать.
В другой раз новое недоразумение. Один кооператор посадил вдоль разделительного забора какой-то особенно буйно растущий кустарник. К середине лета он так вымахал, что хозяин соседнего участка прибежал в правление с жалобой:
— Примите меры! Ветки от соседского кустарника прорвались сквозь забор и затенили все мои посадки.
— А ты постриги их, — посоветовал какой-то шутник.
— Как это постричь? — опешил жалобщик.
— Ты что, никогда в парикмахерской не бывал? Не знаешь, как волосы стригут?
Осененный догадкой, дачник побежал домой. А вечером, вооружившись секатором, постриг соседские кустарники под самый штакетник, как под гребенку. И тогда уж хозяин посадок прибежал к участковому:
— Помогите, губят зеленого друга!
Один дачник построил сарай и выдвинул его почти на полметра на чужой участок. А другой член ДСК собрал тележку мусора и под покровом ночи свалил его на проезжей части дороги — тут, дескать, быстрее уберут. У третьего сбежала дворняга, и он подозревает, что ее украли…
Такие вот дела. Скажите, где тут развернуться участковому? Весь он в этих мелких делишках, как бездомный пес в репьях, а толку — чуть. Со стороны начальства не то что поощрения, а одни только подковырки.
Кузьма Настасьин нагнулся, (поднял брошенное кем-то ржавое ведро и с ожесточением отбросил его в канаву. «Ходи тут за вами, подбирай всякий хлам, будто дворник», — во второй раз буркнул он про себя. И припомнил состоявшийся не далее чем вчера разговор с начальником отделения.
— Как служите, Настасьин? — спросил тот.
— Нормально, товарищ начальник, — скромно ответил Кузьма. — Действую согласно инструкциям и наставлениям.
— Ну насчет того, что с инструкциями у вас все в порядке, не сомневаюсь. А где инициатива работника милиции, где порыв, самоотверженность? Закисли вы, товарищ Настасьин, на своем участке.
Слова начальника больно хлестнули по самолюбию участкового. А тут еще ребята принялись подзуживать:
— Вовек тебе, Кузя, не отличиться. Хоть и носишь ты тоже женскую фамилию, но Анискину в подметки не годишься!
Зубоскалы и пустобрехи!
Участковый повернул на Тургеневскую и увидел у магазина толпу. Дефицита в поселковую торговую точку никогда не завозили, значит, толпа собралась совсем не в рассуждении покупок. «Стряслось что-то!»— екнуло в сердце участкового, и он трусцой побежал к магазину. В толпе его заметили издали и закричали:
— Кузьма бежит! Вот он, Кузьма!
Жители относились к Настасьину уважительно, но с некоторой примесью равнодушия. «Зачем, дескать, нам в поселке нужен милиционер, мы и так ничего не нарушаем и нарушать не собираемся». А тут вот настал момент, когда без участкового никак не обойтись.
— Товарищ Настасьин, сюда! Скорее сюда! — кричали из толпы.
— Что случилось? — спросил Кузьма, подбегая.
В толпе раздались нестройные крики:
— Магазин ограбили!
— Вооруженное нападение!
— Бандитский налет!
Настасьин отдышался, поправил воротничок, ремень и внушительно приказал:
— Тихо, граждане!
Толпа примолкла и расступилась. Кузьма прошел по образовавшемуся коридору и увидел Груню.