Застывшая кровь

1. Ведьма

Страха нет. Не беспокоит, что вместо кучки стражей вся безопасность возложена на закреплённый в широком поясе нож и второй, потайной — в ботфорте. Что весь свет в темноте лесной чащи сосредоточен на покачивающемся и дрожащем фонаре в правой руке Эдселя. Левой он тянет за собой меня, боясь потерять среди едва заметных за еловыми лапами тропок. Под его разношенными сапогами хрустят мелкие ветки и старые шишки, а где-то над нашими головами гулко ухает филин, но и это не пугает совсем.

Кажется, я разучилась бояться. Чувства — это слишком больно и бесконечно дорого. Никаких обленов королевской казны не хватит, чтобы купить прощение у мертвецов.

— Почти туточки, — шепчет Эд, не оборачиваясь и крепче сжимая в давно похолодевшей ладони мои костлявые пальцы. — Не трусишь? А то як хватятся, энтож можно до такой хтони развести, саму королевишну краду…

— Не крадёшь, а сама иду.

— Кто ж разбираться-то станет? Да и разница чепуховая…

— В этой разнице вся суть и состоит, — глухо отзываюсь я полушёпотом и свободной рукой плотней кутаюсь в шерстяную мантию неприметного болотного цвета. Голова надёжно прикрыта капюшоном: выскальзывая с территории королевского двора среди ночи, я хорошо позаботилась о том, чтобы не привлекать внимания белыми волосами.

Эдсель не отвечает, лишь тяжело вздыхает и продолжает путь, каким-то неведомым мне образом находя его в темноте. Я цепляюсь за него как за последнюю связь с миром, за нитку-проводника в царстве тьмы, куда упала в день, когда убила собственного отца. Когда осознала глубину предательства и лжи. И когда только улыбчивый конюх смог дать надежду на свет.

Глаза не сомкнуть, можно и не пытаться. Безразличие будто своенравный прибой: то накрывает с головой, то сменяется пустотой и холодом, колким до онемения в ногах. Для новой фрейлины я делаю вид, что ложусь спать, а сама невидящим взглядом смотрю на балку для балдахина — ту самую, к которой меня однажды привязали. Вгрызлись ржавым крюком в середину груди, чтобы потом рвануть со всех сил и распластать душу на снежном камне: там, где издавал последние хрипы отец…

Как я это допустила? Почему молчала интуиция, почему я не сдала Анвара жрецам в первый же день знакомства, а позволила магии травить меня всё глубже и глубже? Учителя называли меня способной, даже умной. И единственное возможное объяснение столь грандиозной глупости — злокозненные чары.

— Тук-тук, — зовёт через плотно закрытую балконную дверь до боли знакомый голос, и я в потрясении поворачиваю голову, видя худощавый мужской силуэт. — Ваше вашество, извольте-с?

— Эд.

Облегчение волной пробегает по деревянной спине. Завернувшись в меховую накидку, более не оставляющую меня и на полшага, вскакиваю и кидаюсь открыть двери. Едва эта преграда исчезает, как меня тут же стискивают медвежьи дружеские объятия, почти напомнив, как это — когда тепло. Но тревога моментально сдавливает тисками лёгкие:

— Что ты творишь? А если заметят? Меня же теперь как святыню Сантарры охраняют…

— Не дрейфь, цыплёнок, — игриво щёлкнув меня по носу, улыбается Эд, но следом хмурит светлые брови: — Лучше скажи, как ты. Отошла малость?

— Я… — Первый порыв изобразить нормальность проходит под внимательным взглядом карих глаз, и я качаю чугунной головой. — Никак. Я никак, Эд. Прости меня, ты с самого начала был прав, а я просто…

— Просто хорош хлыщ энтот был, как яблочко в сахаре, вот и всё, — не укоризненно, но печально констатирует он, вновь притягивая к своей тощей груди, и я благодарно утыкаюсь в неё носом, дыша запахом прелого сена от рубашки. — Ты не при чём. Я нечистое ещё тогдась уразумел, а как ты замуж выйти согласилась — вовсе в думки тяжёлые слёг. Не могла ты, ну никак не могла харуновому отродью поверить… Вот я и брал отгульные — средство для тебя изыскивать пошёл.

— Средство? — в недоумении отстраняюсь и вздёргиваю бровь. Искры хоть какого-то интереса к своему существованию впервые за бесконечно тёмные дни зажигаются в сердце. Дни поиска смысла вдохов.

— От чар его грязных, — утвердительно кивает Эдсель. — Народ только басни толковать горазд, но я пошептался, с кем надо, порыскал… Есть в лесу та, кто тебе ответы даст и разум твой очистит.

— Колдунья? — ахаю я, не веря такой удаче. — В нашем лесу, при самой столице?

— А як жеш, хорошо карга устроилась, под бережком. Только вот что: клятву я дал тому, кто к ней путь рисовал — жрецам старую не сдавать. Тайно к ней идти надобно, да золотишка взять, за услуги уж больно дорого берёт…

— Спасибо, — совершенно забыв о том, что мой ледяной поцелуй может быть приятен лишь одному живому созданию в этом замке, я мимолётно чмокаю Эда в щёку, на что он заметно вздрагивает.

Ночь выбрана верно: половина двора спит, второй день отмечая омрачённую кровью коронацию. Я была щедра, с размахом отца накрывая столы и наливая всем вина, вот только ни Глиенна, ни её дочери на пир не пришли. После похорон они вообще умудрялись не попадаться мне на глаза, словно так о них можно забыть и не выслать к болотным духам из столицы.

Теперь я имею это право. Теперь я могу всё, но беда в том, что хочу иного — прощения себя и правды. Сегодня у меня есть возможность это получить. Почти бесшумно ступаю за Эдом и слышу неподалёку журчание реки, разрезающее ночную тишину. С пробежавшими вдоль позвонков иголками осознаю, что мы очень близко к тому месту, где когда-то мама нашла отца, где стояла избушка давно умершего деда, которого не знала. Имя мне дал полноводный Артон, берущий начало в глуши Великой Топи и расстилающийся через всю страну до самого Багряного моря. Я всегда буду плодом любви короля и рыбачки… или правильнее говорить — короля и колдуньи?

Гниль, отравившая династию. Теперь уже так явно.

Лишь бы снова не провалиться в терзания о своей глупости и желание утопиться ко всем духам в этих самых водах Артона, ускоряю шаг и иду почти вровень с Эдселем. Бесконечно ему благодарна: он не бросил меня после всего, что натворила. Пока я нежилась в лживых объятиях и продумывала план захвата короны, он искал способ спасения моей души. Жаль, не успел.

— Ещё немножко. — Эд поднимает фонарь повыше, и огонёк за тонким стеклом неровно трепещет.