Карамель. Новый Мир

– И повторил бы вновь: я дорожу нашими отношениями и не позволю каким-либо невзгодам помешать им, воспрепятствовать нам с тобой.

Он вновь говорит желаемо. Но желаемо не равно правильно. Запоминаю каждое слово, а в мыслях прогоняю: я сдам тебя при первой же возможности, Ромео. Сдам, потому что так будет правильно, потому что так следует делать по закону, по правилам, по порядку. По Своду. Чрезмерный или кажущийся нездоровым интерес, что превышает полномочия возможностей нашей ступени отношений следует притуплять, обращаясь в Палату Безопасности. Мы на первом уровне партнёрства – с шестнадцати лет обучающимся в Академии дозволено заводить отношения (в них входит выстраивание коммуникации отличительного от обычного общения типа), но отношения эти должны одобряться с обеих сторон родителей и, соответственно, государственным режимом. С совершеннолетием приходит больше возможностей, но к этим допущениям собираются медицинские заключения и вводится дополнительное образование, что меня настораживает. Я бы не торопилась. В любом случае, не терплю лишние компании, не терплю нарушение моего пространства. Третья ступень партнёрства – в двадцать один год – разрешает вступление в брак. Это необязательно, но на моей памяти не было в Новом Мире женщины, которая бы не вышла замуж в дозволенный час. Мужчины женятся позже – ожидают избранниц с предыдущих ступеней отношений. Но разница в возрасте между партнёрами невелика. Оптимальна. Слово «оптимально» подходит многим аспектам нашего мирного существования. Что касается большой разницы в возрасте, она недопустима и считается отклонением – такую пару не одобрят и официально не утвердят. Много что называют отклонением. Я согласна с каждым пунктом. Излишнее любопытство – отклонение, чрезмерная апатия или увлеченность делом – отклонение, чувства – отклонения, неспособность контролировать эмоции – отклонение. Всё должно быть оптимально. Всё должно быть правильно. Иначе – наказание. Иначе – Зал Суда и отречение. А если от тебя отречется мир, в котором ты пребываешь, это равносильно смерти: больше ты не жилец. Ни в этом мире, ни в каком-либо другом (за неимением выбора).

Отец говорил: «Выбирай слова, но перед этим – мысли. Всё под силу». И я выбирала. Всегда. И всегда выбирала правильно, потому что выбирала оптимально, расчётливо, спокойно, по правилам и допущениям. По Своду Правил. По своему воспитанию.

Мы познакомились с Ромео в лифте Академии. Мы и раньше учились вместе, но я не обращала на него (и всех прочих) внимания, пребывая в компании личных дум и будучи сосредоточенной на выдаваемом учебном материале. Тогда из не застёгнутого рюкзака выглядывала книга, что была без разрешения взята из отцовского кабинета (что-то не меняется от слова совсем).

– Предпочитаешь старую печать? – спросил юноша подле меня, что зашёл этажом выше.

Оставила его слова без ответа – лишь спесиво глянула и закрыла рюкзак.

– Я тоже, но достать её проблемно. Приходится спрашивать у друзей. А ты свою откуда взяла? Небось из домашней библиотеки, ты вроде как Голдман, золотая девочка?

– Неблагоразумно рассуждать о старой печати, что запрещена в обороте, под камерой в коробке метр на метр, – ответила я и нажала кнопку лифта, дабы выйти раньше.

Лифт замер. Замер, однако двери не открыл.

– Всё из-за тебя, – шикнула я в лицо незнакомца и попробовала вызвать диспетчера.

– Не спорю, – улыбнулся юноша. – Кстати. Меня зовут Ромео.

– «Кстати», – передразнила. – Добавь фамилию, Ромео, чтобы облегчить кому-то составление отчёта, – и я вновь кивнула на камеру, – а мне – составление жалобы.

– Ты воспринимаешь правила буквально.

– Правила и созданы для того, чтобы воспринимать их буквально, Ромео: слушаться, следовать.

– А мне думается, правила созданы для того, чтобы их нарушать, – засмеялся мальчишка.

– От тебя сплошные проблемы, тебе так не кажется?

– Ты Голдман, верно?

– Не вижу реверанса.

– Точно. И книжка наверняка из отцовской библиотеки, я видел репортаж о вашем доме, видел твоего отца за работой. Тебя не видел.

– Съёмки проходили, когда я была на учёбе.

– Избегаешь камеры…Не любишь их?

– Кто ж любит?

– Но любишь внимание?

– Кто ж его не любит?

Бросила взгляд на замерший глаз в углу лифта.

– Эта камера не работает, можешь не волноваться.

– Отсутствие бдящего не должно преумалять личное желание поступать по закону.

– Только не говори, что процитировала Свод Правил. Тебе шестнадцать, верно?

Ловко сменил тему.

– Только исполнилось, – ответила я.

– Отпрошу тебя на свидание у твоего отца.

– Не посмеешь.

– Поблагодари, что предупредил.

– Зачем мне соглашаться? Мы знакомы пять минут и на протяжении пяти минут спорим. Хочешь, чтобы это продолжалось вечно?

– Вечно? Конечно хочу!

– Ты мне не нравишься.

– Отношения должны приносить пользу и перспективу, а не чувства (тем более симпатии). Кому как не тебе знать, золотая девочка.

– Раз камера не работает, я скажу: ты раздражаешь меня, Ромео, с первого выкинутого тобой слова.

– Прекрасно, нам всегда будет о чём поговорить.

– Наглец.

– Попробуешь ещё раз вызвать диспетчера?

– Что угодно, лишь бы сократить время в твоей дурной компании.

И Ромео – время спустя; как раз, чтобы я успела остыть после беседы и подумать о нём – в самом деле пришёл к моему отцу, предложив поухаживать за старшей дочерью семьи Голдман. Мать, увидев Ромео в кабинете, воскликнула, что подобному союзу не бывать. Отец настоял: пускай молодые знакомятся, свидание не равно брак. Но я всегда знала – знала! – что первого человека, которого подпущу к себе, назову мужем; не терплю растрачиваться на пустое.

– Не бывать! – повторно воскликнула мать, однако к свиданию подготовила. – Ты Голдман, помни.

– Я просыпаюсь с этой мыслью, можешь не начинать…

Огрызнулась. Случайно. Мать пригладила пальто на мне.

– Веди себя…

– Сама всё знаю.

– Говори…

– Знаю.

– Не торопись с решениями и действиями. Всё в твоей жизни будет, позволь времени распорядиться этим.

– Да-да, ладно.

– Куда пойдёте?

– Ромео сказал, на дамбу, – спокойно ответила я.

– У него есть деньги? – спросила мать.

– Не будь их, его бы не было в Северном районе и в Академии в том числе.

Опять огрызнулась.

– Достаточно ли у него денег на тебя?

– Я не знаю.

– Твоя первая ошибка.

Это укололо. Сильно.

– Я не ошибаюсь, мама.

– Разве? С кем ты вообще идёшь? Я о нём не слышала, не знаю этого мальчика, не знаю его родителей. Кем он хочет быть?

Обречённо:

– Не знаю.

– Вторая ошибка, – констатация. – Тебе плевать, какую должность и какой статус в обществе займёт партнёр? Это и твоя репутация, ты же Голдман!.. – Мать огорчённо выдохнула, расправила плечи и вновь набрала воздуха: – Значит, вы вместе учитесь в Академии, хорошо. Всегда общались?

– На днях познакомились.

– Вот как…

– В лифте. Мы застряли.

– Третья ошибка.

– Назидательные речи окончены, я могу идти?

– Остановись на трёх.

Я вышла из дома: Ромео стоял на крыльце – слегка продрогший; улыбнулся глазами и просил следовать. Он сказал:

– Когда-нибудь я понравлюсь и твоей матери.

Значит, всё слышал.

– Ей даже я не нравлюсь, о чём речь? – ответила наперерез.

– Не бывает, чтобы ребёнок не нравился родителю.

– У тебя наоборот?

Ромео смолчал.

Мы отправились на дамбу. О ней позже, но локация эта хорошая, малолюдная, закрытая и нахождение без причины считается нарушением, это не место для каких-то прогулок. Для встреч, свиданий и совещаний – да. Там достаточно увеселительных заведений. Дамба предполагает наличие воды подле, а потому действует множество ограничений. В ресторанчике под названием «Фалафель» мы беседовали: об учёбе, жизни на поверхности, Новом Мире, низших людях. Ромео осуждал последних и поддерживал меня, после чего я одобрила его, согласилась на партнёрство, согласилась стать парой. И это, как оказывается, не входило в планы родителей. Отец и мать сочли допустимым свидание – одну встречу. Как некий опыт. Но я сказала, что вижу в Ромео перспективу, а потому желаю быть парой. Да и спорить с ним мне нравилось. В спорах узнаёшь много нового и расширяешь кругозор.