Сталки и компания

– Мы собирались прийти к тебе и тихо обо всем поговорить, Карсон, но ты устроил собрание, – сочувственно сказал Сталки.

Шестой класс ошеломленно молчал. Потом осторожно, подражая риторике Кинга, Жук продолжил атаку, удивляясь сам себе:

– Это... это не вопрос циничной безнравственности, а скорее некое демонстративное неприличие, вот что ужасно. Насколько мы понимаем, невозможно отправиться в Байдфорд, чтобы не наткнуться на амурные непристойности какого-нибудь старосты. И ничего тут нет смешного, Нотен. Не хочу делать вид, что я много об этом знаю... но мне кажется, что человек довольно глубоко погряз в пороке (это было цитата из речи школьного капеллана), если... если он обнимает свою Прекрасную Даму (а это уже был Хаклайт) на глазах у всего города (что-то из Мильтона). По крайней мере, чтобы соблюсти приличия... а мне кажется, ты авторитет в области приличий... он мог бы дождаться наступления темноты. Но он не сделал этого. Ты не сделал этого! Эх, Талки. Ты... ты просто несдержанное животное!

– Подожди, помолчи минуту. В чем дело, Талки?

– Я, послушайте... мне ужасно неловко. Я не думал, что Жук начнет об этом говорить.

– Потому что ты вел себя непристойно, ты решил, что я буду молчать. – выкрикивал на одном дыхании Жук.

– Решил, что все будет шито-крыто, да? – спросил Сталки.

– Это прямое оскорбление нас троих, – сказал Мактурк. – Какие у тебя грязные мыслишки, Талки.

– Так, ребята, если вы будете продолжать в подобном тоне, я отправлю вас за дверь, – сердито сказал Карсон.

– Это доказательство тайного умысла, – заявил Сталки с видом невинного мученика.

– Я... я шел по улице... клянусь, – закричал Талки, – и... мне очень неловко... подошла женщина и поцеловала меня. Клянусь, я ее не целовал.

Наступила пауза, в которой раздался тихий свист Сталки, демонстрирующий презрение, удивление и насмешку.

– Честное слово, – задыхаясь, проговорил обвиняемый. – Остановите его.

– Очень хорошо, – вмешался Мактурк. – Мы вынуждены принять твое заявление.

– Черт! – заорал Нотен. – Не ты здесь старший староста, Мактурк.

– Ну, хорошо, – ответил ирландец, – ты знаешь Талки лучше меня. Я говорю только от нашего имени. Мы верим слову Талки. Но я могу сказать, что если бы меня застукали в подобной ситуации, и я бы дал такие же объяснения, как и Талки, интересно... интересно, что бы вы сказали? Тогда это означает, если верить честному слову Талки...

– А Талкус... пардон... Талкус-лобызалкус достойный человек,[130] – вставил Сталки.

– ...это означает, что шестой класс не может защитить себя от поцелуев, выходя на прогулку! – закричал Жук, рванув к финальной черте. – Славно, правда? Вот малолетки-то обрадуются? Мы, конечно, не старосты, но что-то нас не очень зацеловывают. Даже не думаю, что мы когда-нибудь об этом думали, да, Сталки?

– Никогда! – ответил Сталки, отвернувшись в сторону, чтобы скрыть эмоции.

– На лице у Мактурка было написано снисходительное презрение и легкая усталость...

– Похоже, что вы знаете об этом довольно много, – вставил староста.

– Что же я могу поделать, если вы занимаетесь этим у нас под носом, – Жук переключился на пародирование самого язвительного разговорного стиля Кинга – легкий дождичек после грозы. – Мне кажется, или все это очень отвратительно и постыдно? Я даже не знаю, кому здесь хуже: Талки, которого случайно застукали, или остальным, которых не поймали. И мы... – тут он резко обернулся к друзьям. – И теперь мы должны стоять и выслушивать нотации только потому, что мы влезли в их интрижки.

– Черт! Я хотел ведь только вас предостеречь, – сказал Карсон, полностью сдавая позиции противнику.

– Предупредить? Ты? – это было сказано с видом человека, обнаружившего что-то мерзкое в своем шкафчике. – Карсон, будь добр и скажи нам, пожалуйста, что же это за вещь такая, о которой ты был уполномочен нас предостеречь после всего, что сказано? Предостеречь? Это уже слишком! Пойдем отсюда куда-нибудь, где чисто.

И оскорбленная невинность удалилась, хлопнув за собой дверью.

– О, Жук! Жук! Жук! Жук золотой! – всхлипывал от хохота Сталки, уткнувшись Жуку головой в живот, как только они вошли в комнату. – Как ты это проделал?

– Боже... – проговорил Мактурк, обняв Жука за шею обеими руками, и начал качать его голову из стороны в сторону в ритм песни.

– Осторожно, разобьешь очки, – Жук отдуваясь, высвободился из-под тел. – Ну, славная победа? Разделался с ними не хуже Эрика! Заметил цитаты из Кинга? Проклятье, – лицо его помрачнело, – я не использовал одно прилагательное – непотребный.

Как же я мог забыть? Это ведь одно из любимых словечек Кинга.

– Неважно. Я думаю, они сейчас высылают к нам представителей, чтобы мы не рассказывали об этом в школе, – сказал Мактурк. – Бедный шестой... бедный несчастный шестой!

– Безнравственные нахалы, – фыркнул Сталки. – Какой пример для чистых душой юношей, как вы и я!

А шестой класс сидел ошеломленно и мрачно смотрел на Талки, который чуть не плакал.

– Ну, – язвительно произнес староста. – Хорошенькую кашу ты заварил, Талки.

– Почему... почему вы не выпороли этого Жука до того, как он начал говорить? – взвыл Талки.

– Я знал, что будет скандал, – сказал староста корпуса Праута. – Но ты настаивал на проведении этого собрания, Талки.

– Да, и здорово же это нам помогло, – сказал Нотен. – Они пришли и устроили головомойку нам, хотя это должны были сделать с ними мы. Жук разговаривал с нами как с кучей мерзавцев и... и все такое. А пока мы приходили в себя, они вышли, хлопнув дверью, будто преподаватели.

– Идиот! Если бы ты сказал, что сделал это, и не отрицал, то было бы в десять раз лучше, – отозвался Нотен. – Теперь они разболтают об этом всей школе... а Жук сочинит кучу дурацких частушек и прозвищ.

– Но, черт возьми, это ведь она меня поцеловала! – вне своих обязанностей Талки был тугодумом.

– Я думаю не о тебе. Я думаю о нас. Я хочу пойти к ним в комнату и посмотрю, можно ли это уладить!

– Талки очень сожалеет о том, что произошло, – заискивающе начал Нотен, когда нашел Жука.

– Кто же поцеловал его на этот раз?

– И я пришел попросить вас, ребята, и особенно тебя, Жук, не разносить это все по школе. Конечно, вы ребята взрослые и понимаете почему.

– Гм! – холодно сказал Жук с видом человека, который с неохотой понимает, что ему предстоит выполнить неприятное общественное задание. – Мне нужно пойти и еще раз поговорить с шестым классом.

– В этом нет абсолютно никакой необходимости, мой дорогой друг, уверяю тебя, – быстро проговорил Нотен. – Я передам все, что ты считаешь нужным.

Но желание использовать забытое прилагательное было слишком велико. Поэтому Нотен вернулся на это еще не разошедшееся собрание, а за ним следовал Жук с бледным, холодным и отчужденным лицом.

– Похоже, – начал он, тщательно артикулируя слова, – похоже, что среди вас возникло некое беспокойство по поводу тех действий, которые мы можем предпринять в свете открывшихся нам... э... непотребных деяний. Если вас это успокоит, то сообщу, что мы решили... ради чести школы, как вы понимаете... не разглашать эти... э-э... непотребности, вот так.

Он повернулся и, словно витая в другом мире, зашагал гордо к себе в комнату, где Сталки и Мактурк, положив головы на стол, вытирали слезы на глазах, не в силах двинуться от изнеможения.

Контрольная по латинской прозе прошла с успехом, который превзошел все их самые дикие мечты. Сталки и Мактурк были от нее освобождены (они занимались дополнительно с ректором), но Жук писал ее с большим энтузиазмом.

130

Намек на речь Марка Антония после убийства Цезаря в трагедии Шекспира «Юлий Цезарь»; в этой речи он постоянно повторяет слова: «А Брут – достойный человек».