Сталки и компания

Сталки раскрыл лист, предварительно понюхав его:

– Фу! Фу! Слушайте! «Класс уведомляет с прискорбием и возмущением о бесразличии, которое проявили...» Послушай, Жук, в слове «безразличие» сколько букв «з»?

– Всегда было две.

– Здесь только одна. «...обитатели комнаты Номер Пять в связи с оскорблениями в адрес класса мистера Праута на текущем собрании класса Номер Двенадцать, и настоящим класс выносит вотум недоверия вышеупомянутой комнате». Это все.

– Она измазала кровью всю мою рубашку! – сказал Жук.

– А я весь пропах кошатиной, – сказал Мактурк, – хотя и вымылся два раза.

– А я чуть не сломал зонтик Жука, пока проталкивал ее туда, где она будет цвести и пахнуть!

Слов у них уже не было – оставался только смех. Этим же вечером к дверям их спальни заявилась демонстрация протеста. Они вышли навстречу.

– Понимаете, – вежливо начал Жук, распаляясь все больше и больше, – беда в том, что все вы просто сборище тупоголовых ослов. У вас мозгов не больше, чем у воробья. Мы вам все время об этом твердим, разве не так?

– Мы устроим вашей троице порку в спальные. Вы говорите с нами так, будто вы старосты, – выкрикнул кто-то.

– Нет, вы не сделаете этого, – ответил Сталки, – потому что знаете, что, если вы так поступите, то рано или поздно станет еще хуже. Мы-то не торопимся. Мы может позволить себе не торопиться с нашими маленькими актами возмездия. Вы выставляете себя полными идиотами, и как только Кинг получит завтра драгоценное решение вашего собрания, вы тут же это поймете. Если к завтрашнему вечеру вы не будете жалеть и испытывать чувство вины, то я... я готов съесть свою шляпу.

Но еще до звонка на ужин на следующий день ученики Праута с горечью осознали свою ошибку. Кинг принял представителей этого класса, преувеличенно изображая страх. Неужели целью их единодушно принятой петиции является увольнение его из колледжа? Может, что-то нужно изменить в правлении школы, принять какие-то меры, и он мог бы поспособствовать в этом? И он не хотел бы ни в коей мере их обидеть, но он боится... он действительно боится... что его собственный класс, который не подписывал никаких петиций (но мылся), может их высмеять.

Кинг был счастлив, и его ученики, купаясь в свете его лучезарной улыбки, наложили в этот день епитимью на запутавшихся учеников Праута. А сам мрачный и грустный Праут, пытаясь разобраться во всех правдах и неправдах, все больше погружался в полное непонимание. Почему его учеников называли «вонючками»? Дело, конечно, десятое, но его всегда воспитывали с верой в то, что и соломинка знает, откуда ветер дует, и что не бывает дыма без огня. Понимая несправедливость происходящего, он решил обратиться к Кингу, но Кинг только рад был высмеять этот прилив эмоций, выписывая философские круги вокруг Праута.

– Ну, – произнес Сталки, свершая обход спален после того, как все улеглись, но старосты еще не появились, – что теперь вы скажете о себе, а? Фостер, Картон, Финч, Лонгбридж, Марлин, Бретт?! Я слышал, что вы получили уже от Кинга... уж он-то не упустил момент... а все, что вы можете, – это юлить, улыбаться и говорить «Да, сэр», «Нет, сэр», или «Конечно, сэр» и «Пожалуйста, сэр».

– Замолчи, Сталки.

– И не подумаю. Вы бездарное сборище составителей резолюций, вот вы кто! Вы все испортили. Может быть, у вас все-таки хватит приличия оставить нас в покое в следующий раз.

При эти словах класс рассердился и раздались голоса, которые утверждали, что они бы никогда не совершили такого промаха, если бы пятая комната помогала им с самого начала.

– Вы, ребята, ужасно скрытные и... и вы с таким самодовольным видом пришли на это собрание, как будто мы кучка кретинов, – проворчал Оррин, составитель резолюции.

– Это как раз то, что вы собой представляете! И все это время мы пытались вбить это в ваши тупые головы, – сказал Сталки. – Ну ничего. Мы вас прощаем. Мужайтесь. Что поделать, если вы не можете не быть ослами. – И, ловко обогнув вражеский фланг, Сталки забрался в кровать.

Эта ночь была началом страданий среди ликующих учеников Кинга. В силу случайных сквозняков, дующих под полом, кошка досаждала не той спальне, под которой она располагалась, а той, которая примыкала к ней справа; запах распространялся в воздухе скорее как нечто бледно-ощутимое, а не как что-то резко-неприятное. Но для чуткого носа и незамутненного обоняния юности достаточно простого намека на запах. Правила требуют, чтобы мы стелили несколько обработанных щелочью простыней, сообщила спальня мистеру Кингу, а мистер Кинг ответил, что он искренне гордится своим классом и очень привередлив во всем, что касается здоровья. Он пришел, он принюхался, высказался. На следующее утро мальчишка из спальни поведал своему закадычному другу, малолетке из класса Макрея, что в их корпусе что-то происходит, но Кинг вынужден хранить это в тайне.

Но у мальчишки из класса Макрея тоже был закадычный друг из класса Праута, злобный шкет с копной волос на голове, который, выудив секрет, стал его рассказывать и пересказывать высоким голосом, разносившимся по коридору и напоминавшем писк летучей мыши.

– И всю эту неделю они обзывали нас вонючками. А теперь Гарланд говорит, что в его спальне невозможно заснуть из-за вони. Пошли!

«Достаточно лишь возгласа, лишь крика»,[65] и малышня Праута ринулась воевать, и на перемене, между первым и вторым уроком, они собрались на площадке у окон Кинга под какие-то возгласы, лейтмотивом которых было слово «вонючка».

– Слышу сигналы бедствия на море! – воскликнул Сталки: они были у себя в комнате и собирали книги для второго урока (это была латынь, которую вел Кинг). – Мне кажется, его лазурное чело несколько затуманилось во время молитвы. Она придет, сестрица Мэри, она придет.

– Если они сейчас устроили такой балаган, то что будет, когда она созреет и примется за дело?

– Так, прекрати свои вульгарные комментарии, Жук. Мы как настоящие джентльмены должны быть вне этой свары.

– «Это всего лишь увядший цветок».[66] Где мой Гораций? Послушайте, я не понимаю, почему она стала сначала вонять в спальне Раттри. Мы ведь сунули ее спальню Уайта, так? – недоумевая спросил Мактурк.

– Ветреная особа. Думаю, что скоро о ней узнают все.

– Черт! Кинг будет опять веселиться на втором уроке. Я не успел выучить кусок из Горация, – сказал Жук. – Пошли.

Они уже стояли у дверей класса. До звонка оставалось меньше пяти минут, и Кинг мог появиться в любой момент.

Турок, растолкав группу дерущейся малышни, выдернул Торнтона (того, который был закадычным другом Хартланда) и приказал ему все рассказать.

История была проста и прерывалась слезами. На него налетели ученики Кинга и стали колотить его за клевету.

– Да, это ерунда, – воскликнул Мактурк. – Он говорит, что в корпусе Кинга воняет. Вот и все.

– Тухлятина! – воскликнул Сталки. – Мы знаем про это много лет, только мы не носимся по всей школе с криками «вонючка». Мы все-таки соблюдаем правила приличия, а они нет. Ну-ка, Турок, вылови какого-нибудь шкета и проверим сейчас.

Длинная рука Турка выудила какого-то торопливого и суетливого отличника из второго класса.

– Ой, Мактурк, пожалуйста, отпусти меня. Я не воняю... клянусь, не воняю!

– На воре шапка горит! – закричал Жук. – Я ведь не говорил, что ты воняешь.

– Ну, что скажешь? – Сталки толкнул мальчишку в руки Жука.

– Уфф! Уфф! Попахивает. Я думаю, это проказа... или стоматит. А может, и то и другое. Проваливай.

– В самом деле, мастер Жук... – Кинг обычно появлялся у дверей корпуса за минуту-две до звонка... мы чрезвычайно признательны вам за ваш диагноз, который с такой же силой отражает естественную извращенность вашего сознания как и жалкое невежество в описании болезней, о которых вы здесь распространяетесь. Я думаю, что между тем мы проверим ваши знания в других областях.

65

Искаженная цитата из стихотворения «Армада» Томаса Бабингтона Маколея (1800–1859).

66

Песня, написанная американской поэтессой Эллен Клементайн Хоуарт (1827–1899).