Сталки и компания

– Вы мне не сказали, чтобы я уходил, сэр, – проговорил он с видом Касабьянки,[57] и Кинг отправил его в темноту ночи.

Он со всех ног бросился к шкафчику для обуви под лестницей на первом этаже, чтобы выплеснуть переполнявшую его радость. Он еще не успел издать первого победного крика, как две руки зажали ему рот.

– Иди в спальню и принеси мои вещи. Принеси их в умывальню на этаже. Я все еще в трусах, – прошипел Сталки, сжимая его голову. – Не беги. Иди спокойно.

Но Жук все же зашел в соседний класс и доложил о выполненном долге ничего не ведающему Мактурку с кратким истерическим конспектом проведенной операции. Потом Мактурк с каменным выражением лица принес одежду из спальни, пока Жук нервно ходил по классу. Затем троица собралась в умывальной, включила все краны, заполнила все вокруг паром и со смехом окунулась в ванны, восстанавливая по частям проведенное сражение.

– Moi! Je! Ich! Ego! – задыхался от смеха Сталки. – Когда ты играл на барабане, я ждал, пока не почувствовал, что перестаю соображать. Спрятался в ящик для угля и... стал стрелять из рогатки в Яйцекролика... а Яйцекролик налетел на Кинга. Здорово? А ты слышал звон стекла?

– Конечно. Он... он... он, – визжал Мактурк, указывая на Жука дрожащим пальцем.

– Конечно, я... я... я все время был там, – взревел Жук, – в его кабинете, он меня отчитывал.

– О, боже! – воскликнул Сталки и погрузился под воду.

– Стекло – это ерунда. Порезало голову Мандерсика. А ла... ла... лампа перевернулась и залила маслом весь ковер. Кровь на книгах, на бумагах. Клей! Клей! Клей! Чернила! Чернила! Чернила! О, Боже!

Сталки выпрыгнул из ванной весь розовый и потряс Жука, призывая его к ясности изложения, но продолжение рассказа заставило их снова покатиться со смеху.

Я спрятался в шкаф для обуви как только услышал, что Кинг спускается. А Жук прямо на меня наткнулся. Запасной ключ спрятан под половицей. Никаких улик нет, – сказал Сталки.

Они все начали говорить одновременно.

– И он выгнал нас сам... сам... сам! – это был голос Мактурка. – Мы вне его подозрений. Ох, Сталки, такого мы еще никогда не проделывали.

– Клей! Клей! Лужи клея! – кричал Жук, сверкая очками сквозь пену. – Все смешалось – кровь и чернила. Я повозил башкой этого гада над заданиями по латинской прозе на понедельник. Боже, как воняет масло! А Яйцекролик крикнул Кингу, чтобы тот готовил припарки для своего носа. Это ты уделал Яйцекролика, Сталки?

– А кто же, как не я? Я его обстрелял. Слышал, как он ругался? Мне сейчас станет плохо, если я не перестану смеяться.

Но процесс одевания затянулся, потому что Мактурк пустился в пляс, услышав, что фарфоровый горшочек разбился, а Жук пересказал все слова, сказанные Кингом, украшая и снабжая витиеватыми комментариями.

– Потрясающе! – воскликнул Сталки, беспомощно путаясь в штанах. – Как это ужасно для нас, невинных мальчиков! Интересно, чтобы они сказали в «Сент-Уинифред, или Мире школы»... Черт! Я вспомнил, что мы там задолжали молокососам за нападение на Жука, когда он мучал Мандерса. Давай. Это алиби, Сэмивел,[58] а кроме того, если мы простим их, то в следующий раз будет хуже.

Третьеклассники поставили у дверей класса дежурного: у них был свободный час, а для мальчишек это целая жизнь. Они занимались обычными воскресными делами – готовили над газом воробьев на ржавых перьевых ручках, варили дьявольские напитки в горшочках, скребли бородавки перочинными ножами, разводили шелкопрядов в корзинах для бумаги, а также обсуждали проступки старших с такой свободой, откровенностью и вниманием к деталям, которым сильно бы удивились их родители. Удар был нанесен без предупреждения. Сталки разогнал группу, сгрудившуюся над какой-то посудой, Мактурк рылся в шкафчиках, как собака в кроличьей норе, а Жук лил чернила на их головы, ведь под рукой не было Классического словаря Смита. Нескольких минут хватило для того, чтобы избавиться от шелкопрядов, их куколок, упражнений по-французскому, школьных шапочек, полуподготовленных костей и черепов и дюжины банок с вареньем из ягод терновника. Урон был огромный, и класс выглядел как будто его разнесли три воевавшие друг с другом бури.

– Уф! – сказал Сталки, переводя дух уже за дверями класса (из-за них слышались крики: «Эй вы, гады! Вам все это кажется очень смешным!» и так далее). – Все правильно. Солнце да не зайдет во гневе вашем.[59] Вот странные черти, эта малышня. Никакого чувства товарищества.

– Когда я преследовал Мандерсика, они вшестером сидели на моей голове, – сказал Жук. – Я предупредил их, что даром им это не пройдет.

– Каждый заплатил сполна... очень хорошо, – рассеянно заметил Мактурк, пока они шли по коридору. – Ты не думаешь, что нам нужно поподробнее поговорить про Кинга, а, Сталки?

– «Поподробнее» не обязательно, но наша позиция – оскорбленная невинность, точно так же, как тогда, когда сержант учуял, что мы курили. Если бы я не сообразил купить перец и посыпать им нашу одежду, нас бы точно вычислили. Кинг целую неделю являл чудеса остроумия. Называл нас в классе юными таксидермистами.

– Да, Кинг ненавидит Общество естествознания, потому что Крошка Хартопп – его президент. А все, что происходит в колледже, должно прославлять Кинга, – сказал Мактурк. – Но, знаете, только полный осел мог решить, что мы проводим время, набивая чучела, как какая-нибудь малышня.

– Бедный старый Кинг! – воскликнул Жук. – Он и так непопулярен в учительской, а за Яйцекролика ему просто намылят шею. Вот это да! Здорово! Отлично! Так и надо! Видели бы вы его лицо, когда влетел камень! А земля из горшочка!

И снова пять минут они изнемогали от хохота. Придя в себя, они наконец добрались до комнаты Абаназара, где их с почетом приняли.

– В чем дело? – спросил Сталки, быстро почувствовав что-то новое в обстановке.

– Ты сам прекрасно знаешь – ответил Абаназар. – Вас исключат, если поймают. Кинг же сумасшедший маньяк.

– Кто? Кого? Что? Исключат за что? Только за то, что играли на барабане?! Нас уже выгнали за это из комнаты.

– Вы что, ребята, хотите сказать, что это не вы напоили Яйцекролика и подкупили его, чтобы он бросал камни в кабинет Кинга?

– Подкупили? Нет, клянусь, мы этого не делали, – ответил Сталки облегченно, потому что ужасно не любил врать. – Что за примитивный ум, Киса! Мы были внизу и принимали ванну. А что, Яйцекролик побил камнями Кинга? Сильный, редкий человек Кинг? Потрясающе.

– Ужасно! У Кинга просто пена идет изо рта. Вот звонок на молитву. Пошли.

– Постой-ка, – проговорил Сталки бойким энергичным голосом, продолжая беседу, когда они спускались по лестнице. А за что Яйцекролик побил камнями Кинга?

– Я знаю, – сказал Жук, когда они проходили мимо открытой двери Кинга. – Я был у него в кабинете.

– Тише ты, осел! – прошипел Китайский император.

– Да он уже ушел на молитву, – сказал Жук, заметив тень преподавателя на стене. – Яйцекролик был всего лишь слегка пьян и ругался на лошадь, Кинг стал чего-то ему выговаривать в окно, а потом, конечно, тот стал бросать камни в Кинга.

– Ты хочешь сказать, – сказал Сталки, – что это начал Кинг?

Кинг был за ними, и каждое хорошо взвешенное слово неслось стрелой вверх по лестнице.

– Могу поклясться, – сказал Жук, – что Кинг ругался как грузчик. Просто отвратительно. Хочу написать об этом отцу.

– Лучше сообщи об этом Мейсону, – предложил Сталки. – Он знает, как ранимо наше сознание. Подожди-ка. Мне надо завязать шнурок.

Остальные устремились вперед, им не хотелось ввязываться в готовящуюся сцену. И Мактурк подвел итоги военных действий.

– Видите ли, – начал он, прислонившись к перилам, – сначала он набрасывается на младших, потом он набрасывается на старших, а потом он набрасывается на тех, кто постарше, потом на человека, который не имеет отношения к колледжу и в результате получает, ну и поделом ему тогда... Простите, сэр, я не заметил, как вы спускались.

57

В битве у Нила в 1798 году Люк Касабьянка, капитан французского флагмана «Ориент», сражался и погиб вместе со своим тринадцатилетним сыном, который отказался покинуть его.

58

Цитата из романа «Посмертные записки Пиквикского клуба» Диккенса.

59

Послание к Ефесянам 4:26.