Страница 11 из 25
Глава 7
Всё складывалось удачно. Растроганная вниманием Тимофея к матери, Марина перестала вести себя, как колючая недотрога, оттаяла и стала простой обаятельной девушкой. Тиф даже увлёкся. Что в общем-то было не удивительно. Марина Васенина оказалась вполне в его вкусе: стройная, невысокая, светловолосая, но при этом кареглазая и смуглая. Ему такие всегда нравились.
Только повадки Марины разительно отличались от того, как вели себя девушки, к которым он привык. Никакого кокетства, ужимок, преувеличенно распахнутых глаз и капризно выпяченных губок. Поначалу Тиф даже терялся. Но потом, кажется, сориентировался. Во всяком случае, над его шутками Марина смеялась, а рассказы о жизни слушала внимательно и с явным сочувствием. Тиф даже поплыл и чуть было не рассказал свою самую обычную, ничем не примечательную биографию, а не подкорректированную и романтизированную версию, которую они вместе с Лёвчиком придумали для прессы, фанатов и — особенно — фанаток. Хорошо, что вовремя опомнился. Незачем никому знать то, как он жил раньше. Не для этого он рвался вперёд и вверх.
Они уже встречались вторую неделю. И Марина явно попала под его обаяние: частым звонкам радовалась, охотно соглашалась на встречи. А уж когда он вызнал у её подружки адрес поликлиники, в которой работала васенинская дочка, и заявился туда с цветами для Марины и несколькими тортами для её коллег, она и вовсе сияла так, что ему даже приятно стало. Раньше ни одну из его пассий не трогали настолько явно такие незамысловатые знаки внимания. Удивительная у Васениных дочка выросла. Даром, что единственная наследница немаленького состояния. Уму непостижимо…
От размышлений Тимофея отвлекла сама Марина, которая шла рядом по тихой улочке центра города.
— Ты и правда любишь то, что делаешь?
— Что? — не понял сначала Тиф.
— Ну, свою музыку, выступления…
— А! Да, пожалуй. Особенно, когда удаётся ещё и заработать. — Тимофей уже достаточно изучил Марину, поэтому, хотя и говорил чистую правду, но, на всякий случай, шутливым тоном. Чтобы она не решила, что он меркантилен. — А ты что, не любишь свою работу? — с сочувствием в голосе поинтересовался он, потому что в каком-то телевизионном шоу слышал, что людям больше всего нравится говорить о себе, и теперь старательно использовал эту информацию в своих целях.
Марина улыбнулась:
— Люблю. Даже очень. Но среди моих знакомых мало таких. В основном все будто повинность отбывают. А вот моя бабушка всегда говорит, что самое большое счастье — делать, что любишь, и любить то, что делаешь. Тогда жизнь не проходит даром…
— Мудрая у тебя бабушка. Это по папе или по маме?
— Ни то, ни другое. Она нам дальняя родня и крёстная мать моего папы. Но я у неё в детстве каждое лето проводила. Мои родные бабушки умерли давно. А Пелагея Васильевна наша самой родной и близкой стала. Она потрясающая. Войну помнит, хотя и девочкой ещё была. И даже довоенное время…
— Да ты что? И как у нас в городе было до войны?
— Не знаю. Она не в городе живёт, в области, в старинном селе. Вернее, даже не в самом, а на хуторе неподалёку. Её дом в лесу стоит. На самом берегу реки. Так что в городе она и не бывала до войны. А про их места рассказывала, конечно. Для меня эти истории в детстве вместо сказок были.
— Ничего себе сказки! Про раскулачивание и коллективизацию?
— Ну, про это она не рассказывает, не любит. У них в селе батюшку арестовали и сослали со всей семьёй. Говорят, батюшка в лагерях сгинул. А что с матушкой и детьми их стало — неизвестно. Об этом я не от неё, от других слышала. А она про людей, про любовь и верность, про доброту рассказывала всегда… Я же девочка, мне про это интересно. Хотя… про это всем должно быть интересно. Но не у всех такие бабушки, как моя Пелагея. Не всем так повезло…
— И что же она про любовь рассказывает? — Тимофей не удержался от малой толики сарказма. Он считал стариков пережитком прошлого, чувства, опыт и знания которых не имели для него никакой ценности. Но Марина, похоже, ничего такого в его голосе не услышала и спокойно продолжила:
— До войны, ещё подростком, бабушка влюбилась в парня из их села. А он погиб на фронте. И она замуж не вышла…
— Ещё бы, тогда мужчин-то и не было почти, погибли же…
— Дело не в этом, — не соглашаясь, покачала головой Марина. К бабушке сватались. Она красивая была. Я фотографии её люблю смотреть. Их мало, но абсолютно на каждой она такая, что от неё глаз не отвести. Так что желающие были. И не один. Но она сама не хотела. Любила она своего Ивана очень…
— Это не сказка. Это какая-то трагедия. Всю жизнь одной куковать из-за детской любви…
— Нет, бабушка говорит, что это не трагедия. Просто нам пока это не понятно. Не доросли, наверное… — Девушка задумалась, и некоторое время они шли в молчании. Вскоре Марина тихо и неторопливо продолжила:
— Или вот ещё одна история про любовь, которую мне бабушка Пелагея рассказывала. У них в селе есть храм. Его в конце тридцатых годов закрыли, а многие иконы выкинули в реку…
— Удивительная бесхозяйственность, — неодобрительно поморщился Тиф.
— Но иконы не погибли… — словно не слыша его, рассказывала дальше Марина. — Их моя Пелагея и её бабушка из реки вытащили, высушили и спрятали у себя в доме.
— Ничего себе! И они до сих пор у твоей бабушки?
— Нет. Это и есть история любви…