Потерянные

Странные у меня желания. Хочется обнять, погладить, как маленькую, как меня маленького обнимал папа. И никогда – мама. Странно, почему я об этом раньше не задумывался? Всегда в моей жизни был папа. И в детском саду, и в школе, и когда я болел… А мамы как будто и не было.

Успокаивается уже, почти перестала дрожать. Чуть поморщилась, я сразу же убрал руку. Сейчас полностью успокоится и выскажется. У девчонок после того, как кто-то видит их слабость, злость появляется. Уве рассказывал, что его девчонка после своей истерики даже побила. Так что все может быть, но вот методы, которые обычно используют парни для успокоения, мне претят. Я-то не смогу девчонку по лицу… успокоить, да и целоваться лезть тоже. Это нечестно и некрасиво. Особенно, по отношению к Светке.

– Спасибо, – шепчет она.

Не разозлилась, уже хорошо. Не знаю, что бы делал, если бы получил ворох обвинений и злости в ответ на свой порыв защитить девочку. Хотя и ждал именно такой реакции.

– Не за что, – улыбаюсь я ей.

Не дежурной улыбкой, а по-настоящему. Почему-то показалось, что она оценит, поймет. Странное со мной что-то творится, я же никому не доверял, теперь-то чего? А Света встала и двинулась в сторону жилого девчачьего корпуса. Ну и я за ней, хоть провожу, мало ли что, у нее же из еды за весь день только маленький бутерброд. Хочется о ней заботиться почему-то. А вот что это такое на меня нашло, непонятно, и спросить некого.

Идем, держась друг от друга на «пионерском расстоянии». Можно бы и ближе, но… не надо. Я так чувствую.

Свете сейчас нужно осознать, что случилось, а мне – ни словом, ни жестом не показать, что я могу что-то ожидать в ответ. Конечно же, я понимаю, о чем она думает. Еще бы я не понимал. Возраст у нас сейчас такой, когда на половые эксперименты тянет. При этом никто не думает, кто будет кормить и растить результаты. Точно со мной что-то не то, о семье задумался. Откуда у такого, как я, может быть семья?

– Спасибо еще раз, – уже тверже благодарит меня Света, глядя со скрытым страхом.

Все я понимаю, на самом деле. Боится она, что напрошусь с ней, что, в принципе, уже позволяется. Последние дни школы, мы совершеннолетние, поэтому уже многое разрешено. Только я так не хочу. Девушка для меня – это не только организм, в который можно тыкать частью своего. Она совершенно особенное существо, а не кукла для удовольствий. Большинство уже почти бывших соучеников меня не поймут, но я с ними откровенничать не собираюсь.

– Хорошего отдыха! – желаю я, помахав рукой на прощанье. Разворачиваюсь и ухожу, хотя кто бы знал, как мне не хочется этого делать!

Кажется, я совершенно утратила над собой контроль, показав на свет маленькую испуганную девочку. И от этого стало страшнее во сто раз. Витька мог со мной сделать что угодно, я бы и сопротивляться не могла, наверное, но не стал. Любой другой на его месте уже полез бы целоваться, облапал бы всю, а он…

Тревога эта, как нельзя вовремя прозвучала. Переключила мысли на совсем другое, но вот откуда появился страх? Эти, которые надсмотрщики, они всегда провожают ученика до дверей, чтобы никому ничего не передал, я к этому привыкла за столько лет, почему сейчас испугалась? На этот вопрос у меня ответа нет. Но ужасом накрыло таким, что я вообще ничего не соображала.

Витька повел себя совершенно неожиданно. Его объятия были скорее, легким касанием, но даже они не вызвали у меня отторжения, хотя я не люблю, когда ко мне прикасаются чужие, а чужие сейчас для меня все. Я себя, честно говоря, не понимаю. Не понимаю, что происходит, не понимаю, почему так испугалась, и особенно не понимаю, почему Витька так поступил. Даже немного обидно оттого, что не стал приставать.

Вот моя реакция на то, как он гладил… Меня никто никогда не гладил. По крайней мере, я такого не помню. А тут вдруг показалось, что кто-то очень добрый стоит рядом. Как он это сделал? Я не понимаю. Как будто и не я была в том пустом классе вовсе, как будто Витька гладил кого-то другого, а я только наблюдала.

Я думала, что все знаю о наших парнях. Их интересуют игры и к девчонке под юбку залезть. Пиво еще, наверное. Я-то точно им не интересна, потому что не подпускаю никого к себе. И вдруг… Витька оказался совсем не таким. Он очень странный. Смотрел на меня так, как будто понимал, но как домашний мальчик может понять такое? Разве может он вообще представить, что «дома» во много раз страшнее, чем вне его?

Надо, наверное, принять душ, и поспать, вот только не хочется. Хочется расплакаться. Впервые за много-много дней из меня вылезла та совсем еще маленькая девочка, искренне не понимавшая «за что?»

Да, пожалуй, я испугалась, в первую очередь, именно себя. Своей реакции, невозможности контролировать происходящее, да и неожиданного доверия. Ведь в тот момент я доверилась Витьке. Любой из наших парней сразу же воспользовался бы этим, любой, кроме него. Почему так? Почему все вокруг такое сложное?

Все-все, я спокойна. Сейчас умоюсь и совсем успокоюсь. Самый страшный экзамен позади, скоро все закончится, будет традиционная поездка вместе с классом, а хочется-то совсем другого. Правда, чего мне хочется, я пока сама не очень хорошо понимаю. То есть с классом не хочется, устала я от них. Потом документы в Университет и как-то прожить месяц вместе с этими. Не сойти с ума от страха, от того, чем эти угрожают, и что делают. Убежать бы…

Мысли возвращаются к Витьке. Может быть, это игра такая? Хочет втереться в доверие, а потом сделать то, что страшно? Трудно отвечать на такие вопросы, как и трудно об этом думать. Наверное, я просто потихоньку устаю прятаться в себе, как и быть сильной. Но и слабой мне быть нельзя – раздавят и выкинут.

Закрыть глаза, привычно посчитать до десяти, успокаиваясь, и поспать. Не думать о том, что у Ренаты были родители, которым она оказалась не нужна. Что Рената чувствовала, понимая, что не нужна близким людям, выкинувшим ее в интернат? Я-то знала, что не нужна, а она? Ведь с детства ее обнимали, наверное, а потом, стоило заболеть – и все. Почему люди такие жестокие? Кажется, я уснула именно с этой мыслью.

А во сне опять был лес из «березок», но, почему-то, ночью. Там тоже была ночь, звездное небо, казалось, висело прямо над головой. Я смотрела на мириады звезд, а негромкий Витькин голос рассказывал мне о них. Об яркой Полярной, о созвездиях, о том, что там тоже могут жить люди. Из курса астрономии я, разумеется, все это знала, но было в этом сне какое-то волшебство – опрокинутое черное небо над головой, полное сияющих звезд. Жаль, что вот так посидеть в обнимку мы можем только во сне, потому что наяву я боюсь.

Странно, но в этот раз ночью ко мне не приходил тот страх, что родился в детстве. Не трогал меня липкими пальцами там, где нельзя, не делал очень больно, заставляя кричать, срывая горло. Как будто Витька прогнал этот самый страх одним своим присутствием. Но разве так может быть?

Проснулась я в каком-то очень радостном настроении, чего со мной обычно не бывало, но вот уже вторую ночь приходило поутру ощущение ожидания праздника. Привычно напомнив себе, что у такой, как я, никакого праздника просто не может быть, вздохнула. Наверное, вылезшая из меня вчера маленькая девочка все не хотела залезть обратно, но загнать ее внутрь надо. Надо, потому что ее могут ударить лицемеры вокруг, и, наверное, просто убить эти. Те самые, к которым придется рано или поздно вернуться, хотя мне уже девятнадцать, но… Пока сама не зарабатываю, я обречена возвращаться к этим. Даже если очень не хочу.

Новый день, новые заботы. Надо готовиться к самому последнему экзамену, чтобы затем отправиться в традиционное путешествие матуриата. Целый месяц выделяется выпускникам гимназий, чтобы почувствовать себя свободными. Мне этот месяц нужен, чтобы подготовиться к тому аду, что меня ждет. О нем никто и никогда не узнает, но именно для меня разница небольшая – узнает ли кто-нибудь или нет.