Страница 2 из 24
Чувствительность была сильной стороной Андрея Грамматикова. С помощью своей чувствительности он мог сделать больше, чем трое выпускников самых престижных университетов с предельно сильным абстрактным математическим мышлением.
Но в то же время чувствительность ему и мешала.
Вражеские звуки и запахи пробивали стену все мощнее. Марина Аслановна бьет копытом. Стасик перешел в фазу трупного разложения. Его труп, похожий на рвоту, стекает с кровати. Какая-то птичка кричит за окном, словно ее насилуют. А может ее и в самом деле насилуют? Сегодня насилуют всех, кто ослабел или просто зазевался. Конец зимы. Почерневшие остатки снега напоминают зубы Стасика. Тьфу, опять Стасик.
Рободиктор из Би-би-си с неизменным «оканьем» вещает о военных преступлениях русских спецназовцев на Таймыре… На одном оленеводческом стойбище правозащитники из организации «Дудаев Мемориал» нашли пять трупов мирных жителей, на другом — семь. Все оленеводы были уничтожены с применением оружия массового поражения — отравляющих веществ, что является прямым нарушением Женевской конвенции. Представители долгано-ненецкого национального конгресса заявляют о геноциде, котором подвергла Москва некогда многочисленные народы древней таймырской цивилизации в течении последних четырехсот лет…
Сегодня у Андрея Грамматикова полный пролет. И завтра техноклетки в этой тарелке распадутся и у него не будет бабла, чтобы купить нанокристаллы у Вовки, что пасется около ДК имени Крупской темными дождливыми вечерами. Увы, техноклетки вырастают только из вовкиных программируемых кристаллов.
Из какой же лаборатории Вова тащит капсулы с нанокристаллами, чтобы толкать по цене бутылки водки?
Да, собственно, не один ли… Завтра в моем пыльном кармане не найдется и на полкило синтетической колбасы со скромной этикеткой «Колпинская механохимическая фабрика по переработке канализационных стоков.»
До слез стало жалко и своей головы с застывшим комом мыслей, и прабабушки баронессы, которую принесли в жертву мартеновским печам и домнам, и всех предков, чьи тонкие косточки были перемолоты танками, тракторами, станками и прочей грубой машинерией. Наверное, тогда нельзя было иначе. Надо было за десять лет нахрапом и рывком сделать то, что хитрые и расчетливые западные народы делают за сто лет. Иначе бы они нас утилизовали как дагомейских негров или стерли бы с географической карты как тасманийских аборигенов.
Андрей Грамматиков еще раз посмотрел на обиженное лицо прабабушки, и его рука в цифровой перчатке коснулась дрожащих атомных шариков…
После очередного штурма, на этом пространстве, растекшемся между Балтикой и Монголией, всегда наступает спячка…
Истощенные мозги уже не слушались стимботов. Так всегда бывает как переборщишь с этими крохотными активистами, дрючащими его синапсы.
Тяжело опустились веки, как бронированные жалюзи в пригородном магазине. Глаза словно погружались в гудящую тьму. Но когда Андрей с великим трудом открыл их… то в тарелке уже был не просто коллоидный раствор техноклеток! А совместно функционирующий конгломерат, настоящая колония техноклеток, организованно откликающаяся на вызовы пользовательского интерфейса.
В одно мгновение, с величайшей готовностью, сознание Андрея очистилось от сна — и он увидел города будущего. Живые дома, похожие на гигантские анемоны, кораллы, радиолярии. Живые магистрали, точь-в-точь огромные змеи, извивающиеся среди живых небоскребов. Живые машины, размножающиеся почкованием и живорождением новых машин. Живые системы, освобождающие живых людей от гнета тупой материи, от засилья мертвых систем и механизмов. Живая думающая техника, которая не требует жертв, как стальные и чугунные молохи столетней давности.
К нам на помощь спешат не бездушные производительные силы, а технодрузья, которые подарят нам свою любовь и сочувствие, которые утрут нам пот, слезы и сопли…
А чудо в тарелке было символом всего этого будущего великолепия. Оно было зародышем грядущего мира.
Андрей поднес палец к зеленому пупырчатому отростку с крохотными белыми волосками и тот слегка «привстал»… Волоски оказались крючочками, которые вошли в кожу человека.
Появилось три капельки крови. Андрей отдернул руку, но не с возмущением, а с благодарным трепетом, с которым отец воспринимает первый укус своего маленького сына.
Это — нормальный метаболизм. Колония техноклеток уже питается, как все приличные живые существа, готовой органикой, окисляя ее до воды и углекислого газа. Задача «быть живым» распределяется на миллионы подзадач, которые успешно решаются процессорами, находящимися в ядре каждой техноклетки…
Зазвонил телефон, старый, засаленный. Грамматиков схватил трубку и закричал:
— Мама! Оно живет! Растет, питается.
— Я не твоя мама, я не умею жарить котлетки и вытирать тебе попку, — голос в трубке был молодым, нежным, а не старческим, дребезжащим.
— Все ясно, девушка, вы сильно ошиблись номером. По этому номеру звонит только моя мама, потому что тут живет один маленький мальчик с соплей из отработанных стимботов под носом.
— Извини, — сказала девушка, — но судя по твоему голосу, ты — давно не мальчик.
— Это только по голосу. Да и паспорт врет, что мне тридцать три. В самом деле, если бы мне было бы тридцать три, то я, конечно, обскакал бы Александра Македонского и уж как минимум бы завоевал бы Персию и Индию.
— И скончался бы в страшных муках от переизбытка славы, — поддержала девушка. — А кто растет, кто питается? Ты завел морскую свинку?
— Это… это трудно объяснить, это то, чего раньше не было.
Голос на том конце трубки стал затухать, как огонек свечи.
— Похоже, я действительно ошиблась номером. Да, мальчик, тебя еще рано поздравлять с днем защитника Отечества.
Раздался гудок, голос со смешком исчез, втянулся в прекрасный новый мир алмазоидных башен Васильевского острова или уютных кафешек Петроградской стороны…
Андрей стал тереть задрожавшие руки. Как устроен человек? Несерьезно устроен. Чуда в тарелке ему мало. Прекратившей ржать и бить копытом Марины Аслановны — тоже мало. Ему еще и подавай в день защитника Отечества зеленоглазую красотку с бархатным голосом и рыжей косой до попы.