Кровавый передел

— Два!

— Ну хорошо-хорошо, — пригладил свой чубчик. (Помнится, и я такой чубчик держал. Эх, Санька-Санька, где твой золотой чубчик, где те золотые деньки?) — Только уговор — я ничего…

— Нет проблем, — ответил я.

Что там говорить, приятно иметь отношения с теми, кто желает помочь. Неважно, по каким причинам он это делает. От чистого сердца или сидя на авиационной бомбе. Главное, чтобы помощь была своевременна. Бармалей, в миру Артем Борисович, герой борцовских ковров, такую помощь мне оказал; и я сказал искреннее «спасибо» за то, что он вспомнил, как его, маленького колобка, водила на тренировки девочка Полина.

Покидая «Националь», я не мог не обратить внимания на некоторую сумятицу, царящую в коридорах и вестибюлях. Было такое впечатление, что в отеле заложена бомба. Видимо, я не ошибался в своих смутных предположениях. Потому что все туристы бегали с выпученными чичи-чиги и заполошно орали: фаер-фаер! Администраторы и обслуга кричали, что вовсе и не пожар, а бомба. Тут ещё появилась группа военизированных людей с псом Алым, который от усердия облаял обкуренную в дым девятую супругу аравийского шейха Аль-Абдуль-Гам-Нассера; понятно, девушка от такого обхождения завизжала, как стадо павлинов в нефтяном дворце супруга.

То есть начался такой бедлам, что я решил удалиться. От греха подальше. Может быть, и вправду какой-нибудь исламский фундаменталист спрятал фугас в покоях обожаемого владыки всей Сахары. Известно, что Восток — дело тонкое, и поэтому кому куда, а мне в западном направлении.

Очевидно, что информация от господина Бармалея меня заинтересовала. В противном случае я бы отправился домой дрыхнуть у знойной батареи отопления, а не квасить вечернее шоссе в промерзшей колымаге. Куда же я ехал на ночь глядя? Вместе с друзьями, которые тоже пожирали холодные километры, как пломбир. На джипе и по другой скоростной трассе. Целью нашей поездки была зимняя избушка ресторана «Русь». По утверждениям Бармалея, там любит отдыхать от трудов воровских Лева Шишинский, по прозвищу Шиш, шестерка сучья, имеющий непосредственный выход на владельцев компании.

Была суббота, а именно по выходным дням Лева любил отдыхать. В обществе двух телохранителей и цесарок.[275]

И мы решили составить ему компанию. Чтобы вечер для именинника проходил весело и с неожиданными по возможности сюрпризами. Ведь так мало радости вокруг, и это печальный факт нашего бытия. Больше праздников, господа, больше и разных!

Островерхая бревенчатая избушка притулилась к лесу задом, а к дороге передом. Гирлянды перед входом, оставшиеся после Нового года, плясали на студеном ветру. Липкий снег покрывал коростой автомобили на площадке. Под родным снежком угадывались импортные металлические коробки, не приспособленные к нашей суровой и простой действительности. Через год-другой от них останется лишь ржавая труха. Впрочем, ржавеет и создатель их, человек. И нельзя остановить этот разлагающий, мерзкий процесс. И каждое мгновение, каждая секунда — минута — час ведет нас к вечному покою. И спасение, повторю, одно — наши подснежники.[276] Право, я никогда не задумывался над тем, что по свету может бегать ещё какой-нибудь Санька, зеркальное отражение мое. Никогда не задумывался, к сожалению.

И что же теперь? Моего Саню хотят насильно пересадить на искусственную почву, чтобы из него вырос благополучный янки, никогда не задумывающийся о том, что есть великая гибнущая страна. Которая возродится из мрака бездны. Возродится, е' ваш кремлевский род, возродится, потому что я верну Саньку в этот родной край, тяжелый для жизни и прекрасный для души. Да простится мне этот высокий слог, выражаюсь я на нем в исключительных случаях. В торжественных. Когда чувствую, что скоро будет большая жатва. Для старушенции с сельхозинвентарем.

Наконец подковылял джип, весь в снегу, похожий на механизированные сани. Мои друзья вывалились из транспортного средства, как добрые купцы, желающие гульнуть ночку. Я присоединился к ним, и мы втроем заявились в окультуренный общепит, напоминающий как бы русскую избу. Самовары, лакированные ложки-плошки, матрешки… Туфта для любителей экзотики с берегов Темзы, Сены, Потомака и прочих водоемов мира.

Лакеи в рубашках а-ля русс с алыми кушаками встречали дорогих гостей. Очень радушно, даже несмотря на наш скромный, дорожный вид. И то верно, какой ещё сумасшедший попугайчик[277] залетит в такой дремучий угол? Да ещё в такую плаксивую пургу.

Мы сели за столик и заказали ужин. Скромный. Чтобы не отвлекаться на прием пищи. В зале помимо нас имели честь присутствовать три пары, очень похожие одна на другую: она — молоденькая ласточка,[278] он жирный, вальяжный кот; она — щебетала, он — мурлыкал… Несколько начинающих коммерсантов в пиджаках цвета плакучей ивы заговорщически обсуждали проблемы рынка. Наш подопечный, кажется, доблестно отсутствовал. Да, хлебая щи, горячие, как угли, я скоро обратил внимание, что лакеи таранят[279] подносы в потайную дверцу. Из коей при открытии доносился прибой быстротечного праздника. Кто может себе позволить отдельную кабинку, как в хез тресте? Верно, тот, кто нам нужен. Если мы ошибаемся, нас поправят.

Через четверть часа из потайного помещения вывалились две лакшовки[280] и, похихикивая да ломая каблуки, прошли в место общего пользования. Я тоже почувствовал необходимость позвенеть струей.

И весьма результативно. Слышимость была, как в театре. Девицы пожурчали, точно весенние ручейки, закурили и принялись обсуждать животрепещущие проблемы, кому давать и сколько брать.

— А ты, Любонька, не стесняйся, чай, п…а не казенная, — учила более опытная свою подружку c забавной фамилией Краденая. — Когда они хочут, режь по максимуму. И «капусту» вперед. Сначала зажми зелень, а уж потом член… Я те' говорю.

— Да я так не могу, Орлиха, — мучилась честная девушка Люба. — Хотя, конечно, обидно. Я вчера отсосала у Шиша, а он мне ни шиша… Завтра, говорит. Разве так можно?

— Е' твою мать! — заорала Орлиха. — Я что, Шиша не знаю… Да он сам бы себе сосал, как слон соску, сука такая! Жадный! Что я, Леву не знаю? Однажды чуть не откусила, блядь буду. Зажала зубами и… плати мани-мани. По сверхурочной таксе. Или гуд бай, Америка!

— И что? — несмело поинтересовалась Краденая.

— А куда он… — засмеялась многоопытная лярва. — У них там все, милая, все мозги, вся жизнь… Помни, ты — хозяйка, а они гости в этом е' мире. Так что вперед и с песней!

И они зацокали прочь. Выполнять вновь поставленные задачи.

Я вернулся к друзьям, которые позволили себе от одиночества употребить коктейль Б-52. И теперь в их глазах метались маленькие искрящиеся американские бомбардировщики с напалмовыми фугасами на борту.

Я сделал внушение товарищам по оружию, и мы обсудили наши дальнейшие действия. Мы решили повязать Леву на выходе из родной избушки. Будет он тепленьким, если судить по количеству тары, отправленной в потайную каморку. Телохранителей же надо нежно схозировать[281] в сугробах на некоторое время. А вот что делать с дамами, этими опасными пираньями? Ничего, однако беречь от них мужское богатство, предупредил я друзей.

Через час упитанный заяц[282] уже болтался на заднем сиденье джипа, как в мерзлой проруби. Все оказалось намного проще, Лева вывалился отдохнуть душой на унитазном лепестке. Один. Потерял бдительность, это правда. Был весел и находчив, этакий обаяшка. Чувствовалось, что качается по ресторану купчишка этой жизни.

Мы, немилосердные, выдернули его из керамического лепестка в момент наивысшего блаженства. Легкий удар по темени затемнил нового демократического буржуа. И с веселыми шутками да прибаутками мы поволокли товарища Шишинского в лес. К елям с шишками. Чтобы он малость там протрезвел. Крепкий алешка из бывших полковников Генштаба помог нам открыл дверь с укоризной, мол, вот так всегда Лева злоупотребляет, упивается, как в последний раз.

275

Цесарка — красивая женщина (жарг.).

276

Дети (жарг.).

277

Интурист с долларами (жарг.).

278

Проститутка (жарг.).

279

Таранить — тащить (жарг.).

280

Лакшовка — проститутка, пользующаяся успехом (жарг.).

281

Похоронить (жарг.).

282

Пьяный (жарг.).