Самый плохой ректор

— Что скажете в вашу защиту, адептка Комарек?

А что тут сказать? Правду и только правду. На всякий случай скрестила под столом пальцы и с чувством произнесла:

— Возможно, мы действовали импульсивно, но так сложились обстоятельства. Звери умирали, а мы их спасли. У меня все.

— Спасатели, значит. А поступали вроде бы на целителей, — ехидно заметил Амадор и нахмурился, о чем-то вспомнив: — Кстати, каким образом в вашу операцию по спасению фурий затесалась адептка Беде?

— Ханка здесь совершенно ни при чем. Она нас выслеживала, — услужливо подсказала Вилка.

— Вижу, что помимо спасателей у нас еще и юные следопыты учатся. Кого только набрали! — процедил сквозь зубы ректор и взмахнул рукой в сторону двери: — Поздно уже, отправляйтесь спать.

Мы вскочили с мест и, сшибая стулья, ринулись к выходу, толкаясь в дверях. Но не все успели уйти.

— А вы, адептка Комарек, задержитесь, — обманчиво мягким голосом произнес Амадор, а мое сердце ухнуло вниз.

Счастье было так возможно и, главное, близко. Эх…

Ректор дождался, пока я вновь сяду за стол, а затем протянул мне чистый лист.

— Зая… — начала я и запнулась, а Амадор подавился воздухом. — Заявление на отчисление писать?

— Объяснительную. Ту, которую вы мне задолжали со вчерашнего дня, — напомнил вредный ректор и отвернулся от меня, с интересом рассматривая столешницу.

Разумеется, там есть на что полюбоваться: дорогая древесина и идеально гладкая поверхность все лучше, чем взлохмаченная студентка в порванной мантии.

Я придвинула к себе лист бумаги и принялась писать. Ничего не утаила, изложила все честно и в деталях. Про то, как мы с Райтом и Вилкой вернулись из Циркуса, как я увлеклась беседой и опоздала в корпус на пять минут. А потом я встретила ректора Тори, и он задержал меня поцелуем еще на десять минут. Поцелуй я описала подробно и добавила в конце, что, по-хорошему, выговор мы должны разделить с Амадором на двоих. Ведь инициатором был он. Не выдержала и приписала: «В моем опоздании прошу винить ректора Тори», поставила жирную точку и подпись.

— У тебя такое выражение лица, будто препарируешь лягушку, — усмехнулся Амадор, снова переходя на «ты».

Ага, значит, уже не злится. А то, когда он в гневе, сразу выкать начинает и сверкать глазами.

— Не лягушку, а всего лишь ваш поцелуй, — не сдержалась я.

— Что?! — округлил глаза ректор и выхватил объяснительную из моих рук.

Я же предпочла смыться по-тихому, на цыпочках подкралась к двери, потянулась к ручке и… не успела.

— Стоять! — раздалось над ухом, дверь захлопнули перед моим носом, а меня развернули и рывком прижали к ректорской груди. — Издеваешься?

— Нет, пытаюсь ускользнуть, — призналась я и не смогла отказать себе в удовольствии — потерлась носом о ректорскую шею.

Амадор шумно выдохнул и с жаром прошептал:

— Я чуть с ума не сошел, когда узнал, что ты в тюрьме!

— Да я ж ненадолго. Всего-то пару часов провела, — постаралась успокоить любимого ректора, а тот прижался лбом к моему.

— Какая же ты… несносная!

— Точно, — согласилась я.

— Дерзкая!

— Иногда бываю, — вновь не стала отпираться.

— Непослушная.

— И такое случается.

— Вся моя многолетняя выдержка с тобой летит к темной богине. А когда вижу тебя с другими, ревную, как мальчишка, — сыпал признаниями Амадор, а я застыла от подобных откровений. Даже потрогала лоб: не заболел ли, часом, ректор? — Никогда!.. — Амадор прижал меня ближе, хотя, казалось, ближе уже некуда. — Никогда и ни к кому я не испытывал подобных чувств! Всегда думал, что любовь — это слабость. Посмеивался над Десмондом, когда он женился на Мартишке. А теперь сам готов…

Амадор осекся, я же боялась пошевелиться. Да что там пошевелиться, боялась дышать. Это же самое настоящее признание в чувствах от ледяного ректора Тори. Ух ты!

— Так на что ты готов? — все же не выдержала я.

Ну, любопытно же.

— Бежать за тобой, спасать, защищать…

Хотелось бы отдельно уточнить, готов ли он на мне жениться. Тогда можно было бы изящно ввернуть, что я и есть та самая невеста, и ему даже предложение по всем правилам делать не придется — наши папеньки уже все за нас сделали. Но Амадор от слов перешел к делу, то есть к поцелуям. И целовал он так сладко, так горячо и чувственно, что я млела от жарких губ и от прикосновений. Не сдержала громкого стона, и в этот волшебный момент раздался стук в дверь.

Пришлось отпрянуть и разорвать объятия, а из коридора послышался обеспокоенный голос адепта Яцека:

— Лер Тори, а Элиска еще долго? А то все ее ждут.

— Кто «все»? — удивился ректор и распахнул дверь.

В приемной меня действительно ждали: адепты Яцек, Змиевский и Вилка в компании горгульи и змеелисицы, которые замерли, прикидываясь тумбочкой и торшером.

— Мы уже закончили… разговор, — прокашлялся Амадор и выпустил меня на свободу: — Надеюсь, до утра вы продержитесь, адептка Комарек, и не ринетесь еще кого-нибудь спасать?

— Я постараюсь, — пообещала я, но уверенности в голосе не было.

Уставшие и замученные, мы вернулись в общежитие. Я кое-как доползла до душевой и переоделась в любимую пижаму. Матюша с Полли устроились на коврике возле окна, терпеливо ожидая подробностей наших приключений. Пришлось вкратце рассказать пушистым друзьям о побеге и о пребывании в темнице. Но главное, конечно, о спасении фурий.

— Ы-ы? — поинтересовалась горгулья и взмахнула лапами, изображая полет.

— Хочешь знать, какие они? — улыбнулась я, укутывая Матюшу со змеелисицей пледом. А затем повернулась к окну: — Как бы их лучше описать… Они такие… такие… Ой!

Я осеклась, потому что через стекло на меня смотрели шесть пар знакомых красных глаз.

— Масики?!

Фурии свисали с веток дерева вниз головой, укрывшись серебристыми крыльями, словно плащами. Они напоминали светящиеся шары, из которых торчали тонкие черные лапки, цепко державшиеся за ветви. Узкие мохнатые мордочки заглядывали в окно и с любопытством наблюдали за мной.

Услышав мое невнятное мычание, Вилка, Матюша и Полли подскочили к окну и застыли, как и я, изучая фурий.

— Похоже, они прилетели к тебе, — хмыкнула Вилария.

— Надеюсь, их не нужно впускать в комнату и кормить кровью, — пробормотала я.

«Нам здесь удобно. Мы в лесу поели», — пискнуло в голове несколько голосов.

— Вы надолго? — спросила я. — Отдохнете и в родные края?

«Мы теперь навсегда с тобой! — обрадовали меня масики. Самый крупный зверь, с порванным крылышком, довольно оскалился, а в голове прозвучало: — Ма-ма».