Страница 25 из 35
Григорий Настасьин стал умолять Невского бежать из Орды.
- Весьма возможно. Это у них, у татар, в ходу. Ведь знаешь сам: родителя моего покойного зельем опоили в Большой Орде… Теперь за меня принялись… А ведь и как тут убережёшься? Кумысничать-то с ними то и дело приходится… - продолжал Александр. - То у князя Егу, то у князя Чухурху, - у того, у другого: без этого в Орде русскому князю нельзя и дня прожить!…
- Ну вот, Александр Ярославич!… - удручённым голосом произнёс Настасьин.
Оба задумались. - Ну, а что делать будем, Григорий? - спросил Невский.
- Государь, ты должен дать мне обещание, - умоляюще произнёс Настасьин, - что ежедневно и утром и на ночь будешь принимать из моих рук противоядие. Оно, - пояснил Григорий, - способно поглотить и уничтожить многие яды!…
Затем условились, что если Александра Ярославича позовут на пир к кому-либо из татарских вельмож и неминуемо придётся поехать к ним, то чтобы всякий раз перед выездом князь принимал из рук своего врача чёрный предохранительный порошок и выпивал болтушку из сырого яичного белка.
С тех пор такой обычай и утвердился между ними…
- А похоже, друг Настасьин, что ты угольком меня угощаешь? - благосклонно сказал однажды Невский, рассматривая разболтанный в кубке чёрный порошок.
И это почему-то вдруг разобидело юношу.
- Государь, - отвечал он важно и гордо, - уж в моём-то деле дозволь мне…
Он не договорил. Невский рассмеялся.
- Полно, полно, Гриша! - сказал он ему, ласково кладя руку на плечо. - Я тобою, лекарем моим, свыше всякой меры доволен! Ты воистину у меня Гиппократ!
Однако в какой мере доволен был своим врачом великий князь владимирский, в той же мере злился и гневался на своего медика хан Золотой Орды Берке.
Личным врачом хана Берке был старик из племени тангутов. О нём ходили легенды. Рассказывали, что старик знает целебные и ядовитые свойства всех трав и минералов. Говорили, что ещё сам Чингисхан некогда, после победы над тангутами, отнял этого лейб-медика у тангутского царя и за это отказался от всякой другой дани с побеждённых. Потом от Чингисхана этот придворный лекарь перешёл по наследству к его любимому внуку - к Батыю, а уж после кончины Батыя - к Берке. Берке не расставался даже и в походах со своим лейб-медиком. Но ценил он в нём вовсе не лекаря, а отравителя.
Когда Берке хотел, не прибегая к явному убийству, убрать опасного врага или кого-либо из знатных, кто подвергся ханской опале, он отдавал тайное повеление старому тангуту - и ханский приговор совершался.
У этого тангута были яды, которыми он мог умертвить свою жертву на любой день - и через неделю, и через две, и даже через полгода: как только повелит хан.
И вот впервые старый отравитель обманул доверие Берке - впервые замедленная отрава не действовала на того, над кем прозвучал тайный приговор хана!…
Наедине, в спальном шатре своём, разъярённый Берке схватил своего лекаря за его длинную острую бородёнку и рванул ее.
- Ты старый ишак! Ты лжец и самозванец! - визгливым, злобным голосом кричал хан. - Ты обещал мне, что уже через месяц Александр не сможет сесть на коня. Так знай же, невежда и обманщик: вчера этому Александру, в его русский стан, привели бешеного коня, ещё не знавшего подков, и Александр укротил скакуна и умчался на нём в степь. Я прогоню тебя! Я тебя пастухом овец сделаю!…
Голова перепугавшегося старика моталась из стороны в сторону.
Наконец Берке отпустил его бороду. И старый отравитель с низким поклоном заговорил.
- Пресветлый повелитель, - сказал он. - Нет, я не обманывал тебя. Я видел сам, уже болезнь стала показывать ему своё лицо. Быть может, и ты заметил, хан, когда призывал к себе русского князя, что под глазами его виднелась уже припухлость. И вдруг всё это бесследно исчезло!… Напрасно я умножал яды - они не оказывали действия!… Хан, прости твоего раба, но разве есть на свете такие яды, против которых природа и мудрость медика не нашли бы противоядия? Князя Александра спасли!…
Разъярённый Берке схватил лекаря за его длинную острую бородёнку.
- Как?! - в злобном удивлении прошипел Берке. - Кто же осмелился?! И кто же смог это сделать?!
Оглянувшись, хотя в шатре они были одни, отравитель прошептал едва не на ухо хану какое-то имя…
Тот в изумлении отшатнулся.
- Ты бредишь, старик! - вскричал он. - Как? Этот русский юноша, едва вышедший из поры отрочества? И это он смог сделать всю твою прославленную мудрость бессильной?! Стыдись! И это говоришь мне ты, которого чтил сам дед мой - великий воитель?!
Отравитель удручённо покачал головой.
- Нет, мне не стыдно, хан, потерпеть поражение от такого соперника! - отвечал старик. - Никто другой из медиков не нашёл бы - и столь быстро! - противоядия против отравы, которою я отравил князя Александра! А этот нашёл! И отсюда я сделал вывод, что если этот юный медик русского князя войдёт в зрелые годы, то он станет вторым Авиценной… Только этот великий врач знал в юности столь много!…
Глава седьмая
Невского изнуряли в Орде не только чёрная ханская неволя, не только то, что он был оторван от всего родного, русского, но ещё и неизбежные татарские гости. Душу выматывали, а не только одни подарки все эти батыри и вельможи!…
А прогнать их было никак нельзя: тот - «князь правой руки», тот - «князь левой руки», третий же - царевич, а четвёртый «дышит в самое ухо повелителя».
И приходилось ради блага и пользы своего народа не только принимать незваных, но и подчас самому зазывать на угощение, одаривать и терпеть их гнусные беседы.
Как изнуряли они князя!
Вот хан Чухурху, лютый и явный враг русских, только что советовавший Беркс предать Невского самой ужасной казни, тут, сидя на коврах в шатре Александра, целует его в плечо и, якобы сочувствуя, говорит:
- Ай, ай, князь! Когда я услыхал, сердце и печень мои стеснились: Берке хочет приказать тебе умереть, не показав крови!…
Это означало, что Александра задушат тетивою лука…
…Приходит другой гость - князь Егу. Вот он жрёт плов, захватывая его двумя китайскими костяными палочками, пьёт кумыс, рыгает и говорит Александру:
- Всё хорошо, Искандер, всё хорошо: ты вынес душу свою из бездны гибели на берег спасения!… Хан простил тебя - ты будешь в ряду царевичей посажен!…
Но через день - другой снова является тот же самый Егу и с таинственностью, с оглядкой шепчет Александру:
- Ой, князь Искандер, совсем худо!… - и закрывает глаза и долго молчит - нарочно, чтобы помучить Александра. - Совсем худо: над всеми над нами взял верх этот злой рыцарь - Урдюй Пэта. Он вложил в уши хана совет погубить тебя навеки. Берке решил не убивать тебя, но тебя ослепят, и ты будешь до конца дней твоих молоть ханским жёнам ячмень на ручных жерновах и носить волосяную верёвку на шее.
Волосяная верёвка означала рабство…
Невский знал от вельмож, задаренных им, что рыцарь-предатель Джон Урдюй Пэта и впрямь добивался для него той лютой и позорной казни, о которой говорил Егу.
Временами, когда князь оставался с глазу на глаз со своим верным Настасьиным, из груди Александра исторгался глухой вопль гнева и душевной муки:
- Полгода, полгода истязают прокля-
тые!… Доколе смогу терпеть?! А тут ещё хозяина радушного из себя творить перед ними! Кумысничать с ними, под своим кровом принимать!… О-о!… Люто мне, Григорий!…
Настасьин утешал князя. А у самого слёзы скорби и гнева кипели!…
- Перетерпеть, государь!… Что ж больше делать остаётся! Сам ты учил меня: за отечество всё перетерпеть!…
- Знаю, Настасьин, знаю!… - отвечал ему Александр. - Да хоть бы не видеть у себя под кровом эти дьявольские образины!