Клич

Телеграмма Н.К. Гирса А.М. Горчакову

"18 октября 1876 г. Секретно

Открытым текстом. Ристич телеграфирует сегодня Протичу.

Шифром. Отечество в величайшей опасности. Черняев телеграфирует, что, если перемирие не последует в течение 24 часов, турки, опустошив все в десять дней, возьмут и сам Белград. Турки бомбардируют Алексинац, взяли Джунис, идут на Крушевац. С другой стороны, Дервиш-паша, покинув Черногорию, подошел к границе сербской. Необходимо отделить вопрос перемирия от остальных пунктов и, если возможно, хоть завтра остановить неприятельские действия — иначе катастрофа неизбежна. Не теряйте ни минуты времени".

Из дневника Д.А. Милютина:

"18 октября. Понедельник. — Получено печальное известие из Белграда о поражении сербов; Тимокско-Моравская армия сбита со своих позиций; сербы бежали; половина (?) русских добровольцев погибла; Алексинац должен скоро сдаться. Ген. Черняев умоляет о немедленном заключении перемирия; кн. Милан также просит спасти Сербию.

Между тем в Константинополе продолжаются одни проволочки и пустые разговоры; турки торгуются о сроке перемирия; о конференции же и речи нет.

Такое положение дел не может быть долее терпимо. Надобно принять решительный тон. Игнатьеву телеграфировано, чтобы он назначил Порте двухдневный срок для принятия нашего предложения о перемирии на 6 недель и до 2 месяцев, и если Порта не даст в эти два дня удовлетворительного ответа, то прервать дипломатические сношения и выехать из Константинополя.

Отрицательный ответ Порты даст нам повод к немедленной мобилизации войск. Целое утро мы совещались с великим князем Николаем Николаевичем о предстоящих военных распоряжениях. Государь дал окончательное приказание о формировании корпусов и назначении начальствующих лиц. Теперь настало время заключить конвенции с Австрией и Румынией. Государственный канцлер прочел нам проект инструкции послу в Вене Новикову.

Кн. Горчаков поднял хвост, как петух: он послал в "Правительственный вестник" известие о данном Игнатьеву энергичном приказании. "Теперь будут мной довольны", — говорит он дамам, как будто в том единственно и заключается вопрос: что говорят о Горчакове?

Приезжие удивлены спокойствию, царствующему в Ливадии, в противоположность возбужденному состоянию умов в Петербурге, Москве и других местах России.

20 октября. Среда. — Вчера и сегодня известия из Константинополя в смысле примирительном. Хотя турки еще не дали окончательного ответа на предъявленный им ультиматум, однако ж по всему видно, что они уступят. Сам Эллиот приехал к Игнатьеву и объявил ему, что Порта согласится на требование наше. Несмотря на то, у нас поддерживается воинственное настроение; великий князь Николай Николаевич, с поддержкой наследника, торопит начать мобилизацию. Государь уже хотел было сегодня подписать указ о мобилизации; но я предложил, что прежде следует царской фамилии оставить Ливадию; во время мобилизации уже не будет возможности пустить ни один экстренный поезд. Поэтому после моего доклада и панихиды по покойной императрице Александре Федоровне было совещание, в котором решено: выезд из Ливадии — в воскресенье, пребывание в Москве 3 дня, в продолжение этого времени — повеление о мобилизации.

Решение это произвело в ливадском обществе сильное впечатление. Сегодня же приезжала сюда жена моя с сыном, и мы обсуждали вопрос о том, как удобнее будет выбраться семье из Крыма. Решили всех дочерей, кроме одной, отправить с сыном неотлагательно; жена же с Надей останется в Симеизе сколько окажется возможным.

Сегодня государь принимал прусского посла Швейница; мне еще неизвестно содержание привезенных им заявлений берлинского кабинета. Прием Лофтуса отложен на следующий день.

В полночь великий князь уехал отсюда в Петербург. Большая часть назначений на разные должности в Дунайской армии уже решена; Главному штабу дано знать, чтобы представлены были статьи приказа и указы".

"Начальнику Одесского жандармского управления К.Г. Кнопу 20 октября 1876 г.

Попечитель Одесского учебного округа от 17 сего октября за № 7294 сообщает мне, что е. пр-во разрешил профессору императорского Новороссийского университета Илье Мечникову прочесть публичную лекцию "Очерк воззрений на человеческую природу" в пользу славянских семейств, пострадавших на войне.

Уведомляя о сем в. высокоблагородие, присовокупляю, что мною поручено одесскому полицмейстеру поставить Вас в известность о времени и месте чтения помянутой лекции.

И. д. градоначальника

(подпись неразборчива)".

43

"Шефу е. и. в. корпуса жандармов генерал-адъютанту Н.В. Мезенцову

Прошение

Находясь по причинам мне неизвестным и без предъявления мне обвинения в одиночном заключении, я прошу о скорейшем решении моего дела. Одновременно с этим прошу выдать мне паспорт для свободного выезда за границу, т. к., имея медицинское образование, я хочу отправиться в Сербию для работы в санитарном отряде.

Степан Бибиков 20 октября 1876 г."

Резолюция: "Какая наглость!"

Бибикова вызвали в канцелярию.

— Вы меня просто удивляете, Степан Орестович, — сказал ему полковник Самохвалов (у него было широкое монгольское лицо и совершенно лысый череп, который он поминутно поглаживал). — Допустим даже, что ваше прошение возымело силу и вам выдали заграничный паспорт. Вы что, и в самом деле собрались в Сербию?

— А вы исключаете такую возможность? — вопросом на вопрос ответил Бибиков.

— Следовательно, ваше заявление совершенно искренне?

— Вы правильно меня поняли.

— Простите, не верю, — сказал Самохвалов. — Скорее предполагаю, что, воспользовавшись паспортом, вы выедете за границу, чтобы пополнить ряды несчастных наших эмигрантов.

— Вы весьма примитивно рассматриваете этот вопрос.

— Примитивно?

— Конечно. Предполагая во мне опасного преступника, каковым я на самом деле не являюсь, — сказал Бибиков (Самохвалов иронически усмехнулся), — вы смешиваете две несовместимые вещи, забывая при этом, что борьба за национальное освобождение, которую сейчас ведут балканские народы, ничуть не противоречит принципам тех людей, к которым вы меня с такой легкостью причисляете.

— Выражайтесь точнее, — попросил полковник.

— Попытаюсь. Всякое рабство противно естественной природе человека.

— Предположим.

— Следовательно, борьба балканских народов за освобождение от турецкого рабства столь же естественна и необходима, как и всякая борьба против какого бы то ни было угнетения. Почему же в таком случае социалистам отказано в том священном праве, которое начертано на их знамени?

— Свобода, равенство, братство? — улыбнулся Самохвалов.

— Хотя бы и так.

— Хорошо. Тогда объясните, пожалуйста, почему же эмигрантская революционная печать, взять хотя бы ту же газету "Вперед", издаваемую в Лондоне господином Лавровым, подвергает всяческим нападкам тех, кто, движимый истинно христианскими чувствами, призывает к освобождению болгар?

— Думаю, что вы не совсем точны, полковник, — осторожно поправил Самохвалова Бибиков. — Повторяю, я не знаком ни с какими эмигрантскими изданиями, но предполагаю, что речь в них идет не о том.

— О чем же, если не секрет?

— Как бы это поделикатнее выразиться, — затруднился Бибиков.

— А вы не стесняйтесь, я ведь не веду протокол. И вообще, прошу не рассматривать нашу беседу как допрос, — успокоил его Самохвалов.

Бибиков понимающе усмехнулся.

— Между прочим, подобным же образом меня успокаивали и в Москве, — сказал он, — пока я не оказался в Петропавловской крепости.

— Вот видите, вы мне не доверяете. И все-таки интересно было бы знать, каково ваше мнение по поводу нынешнего положения дел?