Издатель

По этой части видение повторяло день прожитый тридцать лет назад один в один. Сейчас Боря расскажет стих и начнётся свистопляска... Схожая байда снилась Борису Дмитриевичу сотню раз. Как незакрытый гештальт, который так и не получилось проработать со временем. А Сивый, стыдно признаться, даже к психологу ходил в своё время. Помогло, на время сны прекратились, но братва видать сегодня надавила на больную мозоль, сравнив «сивую черемуху» с «белой березой» Есенина, как Жаба сделал.

«Ну правды ради может оно и внатуре похоже», — признался себе Боря. — «У него вон белая береза под окном, а у меня сивая черёмуха у дома. Те же яйца, только в профиль».

Сивому вспомнилась фраза «воруй, как художник». Ну а чего, вот он и украл мотивы, чтобы Машку бондариху на первую ночь расчесать, та была без ума от Есенина.

Попятившись на до боли знакомые строки, и прикинув, что если в его видении присутствуют новые вводные Сивый тоже решил выделиться:

— Слава видящим, слава вещим,

Слава любящим всё понять!

Тем, кто в жизни моей нержавеющей

Разбирается лучше меня.

Взял и зачитал сходу стих одной современной поэтессы — мадам Соло Моновой, выдав строки за собственное сочинение. Брови Жабы поползли вверх — ага лови фашист гранату, удовлетворился Боря.

«И говори потом, что я плагиатчик, старый ты козел», — усмехался про себя Боря, дочитывая «свой» стих.

Вениамин Бенедиктович внимательно выслушал, нахмурился, умиротворенно защёлкал подущечками пальцев друг о друга. А потом поднялся из-за стола и захлопал в ладоши:

— Браво, браво Шулько! Твои стихи просто воистину гениальны!

* * *

— Какой душещипательный стих, Боренька!

Маша стремительно выросла перед Сивым когда он пытался ущипнуть себя. Говорят сразу понятно — сон или не сон. Если боли не чувствуешь — спишь, а если чувствуешь — наоборот вроде как. А Боря почувствовал, больно блин, вот только не проснулся ни разу, хотя сну давно пора закончиться. Он, конечно, любил сны про былое, с такими-то погружением натуральным, но не тогда, когда оказывался в теле Зяблика. Ощущения знаете ли не те.

— Как же я мечтала попасть в сборник Вениамина Бенедиктовича! — девка страдальчески заломила руки на груди и театрально закатила глаза, на которых проступили слёзы радости.

— Тебе походу счастья привалило, — сухо прокомментировал Сивый, энергично потирая защипанную до кровоподтеков руку.

«Теперь вот синяк появится».

— Слушай! — Машка резко сблизилась, ее груди нечаянно коснулись груди Бориса, глаза вспыхнули огоньком.

Он с секунду соображал — как реагировать? Девке вон только восемнадцать исполнилось. Негоже так на шестом десятке к малолеткам жаться...

«Хотя чего это на шестом? Чего бы вдруг негоже? Отставить, так то Борис Дмитриевич ты студент зеленоротый, первый курс филологического! Вполне себе гоже».

— Может ты меня научишь как так бесподобно стихи складывать? — Машка смотрела полными преданности глазами.

— Ты тоже прошла? Ну к Жабе в смысле? — Боря вымерил девку взглядом и раз — к себе за талию прижал, поближе. — Хотя чего я спрашиваю — ты девочка талантливая.

«Во всех смыслах», — дополнил он про себя.

— Фу, Шулько, — Машка врезала ему ладонью по груди. — Ты мерзкий тип. И не надо так называть нашего Вениамина Бенедиктовича! Он такой душка и лапочка.

«Мудак он, Маруся», — подумал Борис, но вслух не сказал ничего. Да и говорить особо не хотелось — груди бондарихи занимали все внимание. А научить, так чего бы и не научить девку уму разуму, раз просит. Гляди с молодым телом и виагру пить не понадобиться.

Сивый уже размышлял всерьёз, где бы преподать урок однокурснице, как в интимную обстановку вмешался Антон, въехав Боре плечом в плечо со всего маху.

— Вот ты где?!

Сивого от нежданчика развернуло на полкорпуса, новое тщедушное тело весило килограммов шестьдесят против сотни у оппонента. И казалось чувственным к внешним манипуляциям. Антон схватил Машку, правда не за ляжку, но за руку:

— Пойдём, Маша! — он развернулся к Боре и процедил: — Дерьмо твой стих, Шулько, вот эти твои «жизни моей нержавеющей», так не бывает. Что за бред!

— Ага, — спокойно ответил Сивый. — А как бывает, Зяблик?

— Как... как... каком кверху! Пойдём Машка, — повторил Антон, утягивая девку за собой, малость опешивший, что щуплый лошок называет его погоняло, чего таким как он не разрешено.

— Больно, дурак, отпусти! — бондариха ловко высвободила руку и задрала аккуратный носик. — Вообще то мне надо поговорить с Вениамином Бенедиктовичем, он обещал кое какие нюансы в моем стихе отметить и помочь исправить!

— Этот тут причём? — Тоха зыркнул на Сивого исподлобья. — Пусть валит. Горшок, наверное, звенит, да малой?

— Тебе по горшкам получше моего знать, — ответил Борис.

Машка, не давая конфликту разгореться быстро переключила на себя внимание.

— При том, Антон, что Вениамин Бенедиктович назвал стих Бориса образцовым, ты же слышал! — она растирала запястье.

Боря подмигнул однокурснику. Облом, да?

— А... ну ясно тогда, — выдавил растерянно Зяблик.

— И вообще, Сивый сказал, что поможет мне складывать стихи, — заявила Машка, вызывающе глаза пуча.

Тоху аж перетряхнуло.

— Чего чего? — Зяблика аж передернуло.

— Представляешь какой он молодец!

— Угу... Ладно, жду тебя на улице, — фыркнул Антон.

Он уже собрался идти, но замер, подвис и нахмуримся. По лицу пацана виделось, как его мозг предпринимает усиленные умственные потуги — информацию переваривает. Боря понял, что Антоха только сейчас врубился в сказанные Машей слова. И понимание, что его девушка назвала молодцом другого парня пришло к однокурснику с запозданием. Как и мысль о том, что Машка будет брать уроки у какого-то дохлика доходяги. Удивительное дело, прежний Зяблик был ботаном, умненьким таким, а тут как подменили — видать не хватает у мозга нейронов в новом теле, набор массы отрицательно на интеллекте сказывается.

— Не понял! Какие ещё уроки ты собралась брать, — он попер на Бориса носорогом, упершись лбом в лоб, для чего пришлось пригнуться, голову опустить. — А ну ка давай выйдем прогуляемся? Раз на раз? Слабо?

Сивый, хоть и уступавший в новой сборке своего тела однокурснику, не собирался сдавать назад.

— Дистанцию держи, фуцын. Я если что по девушкам только.

— Э... за базаром следи!

Зяблик сверлил Сивого таким взглядом что сразу стало ясно — Боря труп, стоит только из института выйти.

«Ну-ну», — Сивый не отводил взгляд.

Машка, чуя, что пахнет жаренным, вклинилась между ними.