Хромосома-6

– Вы, разумеется, не хотите сказать, будто виновата Лори Монтгомери? – спросил Кэлвин.

– Вовсе нет, – решительно заявил Джек. – Только это не я. Послушайте, если хотите правду, то я даже считаю, что тут и писать-то не о чем.

– Увы, пресса думает совсем иначе, – вздохнул Бинэм. – Равно как и мэр, раз уж на то пошло. Он мне уже дважды звонил утром, спрашивал, что это за цирк мы тут у себя устроили. Эта свистопляска с Франкони выставляет нас в дурном свете в глазах всего города – особенно если новости о собственном нашем ведомстве застают нас врасплох.

– По-настоящему писать надо не про то, как тело Франкони ушло из морга на ночку погулять, – объявил Джек. – А про то, что этому человеку, судя по всему, сделали пересадку печени, о которой никто знать ничего не знает, которую трудно выявить с помощью анализа ДНК и которую кто-то хочет скрыть.

Бинэм взглянул на Кэлвина, который, будто защищаясь, поднял обе руки:

– Я обо всем этом в первый раз слышу.

Джек коротко доложил, что обнаружил в ходе вскрытия, а потом рассказал про сбивающие с толку анализы ДНК, проведенные Тедом Линчем.

– Все это выглядит странно, – заметил Бинэм, снимая очки и вытирая слезящиеся глаза. – И дурно выглядит, если учесть мое желание, чтобы всю эту свистопляску с Франкони забыли напрочь. Если творится какое-то безумие, вроде того что Франкони заполучил незарегистрированную печень, значит, такого быть не должно.

– Сегодня я узнаю больше, – сообщил Джек. – Я попросил Барта Арнольда связаться со всеми центрами трансплантации в стране, Джон Де Врие в лаборатории проводит пробы на иммуносапрессанты, Морин О'Коннер из гистологии разбирается со срезами, а Тед проводит полимаркерную пробу по шести ДНК, которую считает полным доказательством. Уже днем мы будем знать наверняка, имела ли место пересадка, а если повезет, то и где ее делали.

Бинэм из-за стола бросил беглый взгляд на Джека.

– Вы убеждены, что не рассказывали журналистам историю, которая опубликована в сегодняшней газете?

– Клянусь честью скаута, – торжественно провозгласил Джек, подняв два пальца правой руки в виде буквы V.

– Хорошо, приношу вам извинения, – сказал Бинэм. – Но послушайте, Стэплтон, держите это при себе, никому ни слова. И перестаньте настолько раздражать всех и вся, что мне уже начинают звонить и жаловаться на ваше поведение. У вас просто дар пребольно кольнуть человека. И наконец, обещайте, что ничто не уйдет в прессу, не пройдя прежде через меня. Понятно?

– Кристально ясно, сэр, – ответил Джек.

Джеку редко удавалось найти повод, чтобы днем оседлать свой горный велосипед, а потому он с большим удовольствием накручивал педали, двигаясь в потоке машин по Первой авеню на встречу с доктором Дэниелом Левитцем. Солнца не было, но температура приятно переваливала за пятьдесят градусов[17], возвещая о наступлений весны. Весна, считал Джек, – самое лучше время года в Нью-Йорке.

Надежно закрепив велосипед за стойку со знаком «Стоянка запрещена», Джек зашагал к боковому входу в клинику доктора Левитца. Он заранее позвонил, чтобы убедиться в том, что доктор на месте, но специально не стал записываться на прием. Интуиция подсказывала ему, что неожиданный визит, возможно, принесет больше пользы. Если Франкони была сделана пересадка, то в этом точно есть какая-то тайна.

– Ваша фамилия? – спросила седовласая, величественного вида регистратор.

Джек распахнул удостоверение судмедэксперта. Блестящая поверхность значка под кожаной обложкой и официальный вид документа многих вводили в заблуждение; люди думали, что это полицейский значок. В таких случаях Джек не склонен был рассеивать заблуждение и объяснять разницу. Значок неизменно оказывал свое действие.

– Мне нужно увидеть доктора, – сказал Джек, засовывая удостоверение обратно в карман. – И чем скорее, тем лучше.

Когда регистратор вновь обрела голос, то спросила Джека, как его зовут. Называя себя, он опустил докторский титул, чтобы не раскрывать рода своей деятельности.

Регистратор, резко отодвинув стул, встала и пропала где-то в недрах помещений клиники.

Джек обвел взглядом приемную. Места на нее не пожалели, убрали богато. Куда до нее той простенькой каморке, где он принимал больных, когда был практикующим офтальмологом. Это еще до переподготовки, которую пришлось пройти после вторжения поточно-платного здравоохранения. Джеку те времена представлялись чем-то вроде прошлой жизни, что во многом так и было.

В приемной находились пятеро хорошо одетых людей. Все они, продолжая листать журналы, тайком разглядывали Джека. В нарочито громком шелесте переворачиваемых страниц Джек уловил легкое раздражение, как будто сидевшие поняли, что он собирается нарушить очередь, а им придется ждать еще дольше. Джек уповал на то, что никто из ожидавших не был крутым мафиози, кому подобное неудобство показалось бы достаточным поводом для мести.

Вновь появилась регистратор и со смущающим подобострастием пригласила Джека проследовать за ней в личный кабинет доктора. Когда Джек вошел, она сразу же затворила дверь.

Доктора Левитца в кабинете не было. Джек уселся в кресло, стоявшее возле письменного стола, и огляделся. На стенах, как обычно, висели разные дипломы и лицензии в рамках, обычны были и стопы непрочитанных медицинских журналов. Все было настолько знакомо, что Джека слегка бросило в дрожь. С нынешнего своего, более выгодного, положения он дивился, как мог выдержать столько, сколько ему довелось, в такой вот золоченой клетке.

Доктор Левитц появился через другую дверь. Одет он был в белый халат, кармашек которого распирало от лопаточек для осмотра горла и разных ручек. С шеи свисал стетоскоп. Рядом с мускулистым, широкоплечим и рослым Джеком доктор Левитц выглядел довольно низеньким и едва ли не хрупким.

Джек сразу заметил, что врача одолевают нервные тики, отчего голова его все время вздрагивала и подергивалась. Доктор Левитц ничем не выдавал, что обращает внимание на эти движения. Он обменялся с Джеком крепким рукопожатием и укрылся за обширным пространством письменного стола.

– Я очень занят, – начал он сухо. – Но, разумеется, всегда выкрою время для полиции.

– Я не из полиции, – уточнил Джек. – Мое имя доктор Джек Стэплтон, я из Главного управления судебно-медицинской экспертизы Нью-Йорка.

У доктора Левитца дернулась голова, а потом и реденькие усы. Он, казалось, сделал глотательное движение и выдавил из себя:

– О...

– Я хотел бы поговорить... очень коротко... об одном из ваших пациентов.

– Сведения о состоянии здоровья моих пациентов не подлежат разглашению, – произнес доктор Левитц фразу, которую словно затвердил наизусть.

– Разумеется, – кивнул Джек. И улыбнулся. – Но это, разумеется, до тех пор, пока они не умрут и не станут объектом судебно-медицинской экспертизы. Видите ли, мне нужно кое-что спросить вас о мистере Карло Франкони.

Глядя, как неестественно задергался доктор Левитц, Джек почему-то порадовался, что тот в свое время не занялся нейрохирургией.

– И все же я чту конфиденциальность в отношении своих пациентов, – заявил доктор Левитц, оправившись от тика.

– С точки зрения этической я вашу позицию понимаю, – сказал Джек. – Однако вынужден напомнить, что в подобных случаях штат Нью-Йорк наделяет нас, судмедэкспертов, правом вызывать в суд для дачи свидетельских показаний. Так почему бы нам попросту не побеседовать? Кто знает, может, и удастся все прояснить.

– Что вам угодно знать? – спросил доктор Левитц.

– Из обширной клинической истории мистера Франкони я узнал, что он довольно долго страдал заболеваниями печени, повлекшими за собой печеночную недостаточность, – сообщил Джек.

Доктор Левитц согласно кивнул головой, отчего у него несколько раз дернулось правое плечо. Джек подождал, пока улягутся непроизвольные дерганья, и сказал:

– Если перейти прямо к сути, то главный вопрос в том, делали или нет мистеру Франкони пересадку печени.

17

50° по Фаренгейту равны +10° по Цельсию.