Третий выстрел

Маня хлестнула коня и с гиканьем унеслась далеко вперед.

«Черт, забыла у нее спросить про Одессу, может она что-то про родных моих знает», — подумала Дита.

— Так ты и на машинке печатаешь? — изумился Махно. — Ну, здорово! Будешь у нас в Совете делопроизводителем, а то мы тут зашиваемся без толковых людей. И детишек сможешь учить?

— Смогу, — кивнула Дита. — Только я не хочу на машинке печатать. Я хочу воевать. Наделопроизводилась.

— Нет. Вояк у меня полна волость, а надо будет — и вся Украина. А грамотных людей вот как не хватает!

— Я понимаю, Нестор Иванович. Но я хочу делом заниматься, а не по клавишам стучать.

— А сейчас самое то дело — это детей наших учить, да работе Совета помогать. Стрелять дело нехитрое. И не бабское.

— А Маня? — кивнула на подругу Дита. — Ей можно, а мне нельзя?

— Я тебе говорила, Нестор, — встреяла Маня. — У нее тут…

— Да помню я. Только революция — это не месть…

— Ага, революция — это свобода! И где же эта ваша свобода? — возмутилась Дита. — Почему человек не может свободно выбрать, чем ему заниматься? Разве анархисты заставляют людей делать что-то против их воли?

— Ты посмотри на нее, какая подкованная! — восхитился Махно. — А ты главный лозунг анархистского общества знаешь? Не знаешь. А я тебе скажу: от каждого по способностям, каждому по потребностям. А способность твоя — в твоей грамотности, так что будь любезна…

— Откуда вы знаете мои способности? Вы, вообще, знаете, как я стреляю?!

Махно расхохотался.

— Ты? Да ладно тебе!

— Зря смеетесь, Нестор Иванович.

— Да? Ну, пойдем посмотрим. Смотри, если хитришь — не пощажу! Отберу винтовку, выдам пишмашинку — и весь разговор.

Втроем вместе с Маней вышли из избы, в которой располагался Совет Гуляйполя, отправились за околицу села. Махно шагал удивительно споро для своего небольшого роста, время от времени встряхивая копной волос и улыбаясь. Видно, предвкушал веселье. Винтовка натирала девушке плечо, тяжелая все-таки это штука. И стреляла она из винтовки не так хорошо, как из пистолета. Но теперь уже самолюбие не позволило бы пойти на попятный. Да она и не пошла бы. Нет, не пошла.

Мане тоже, видно, не очень нравилась вся эта история. Может, и правда, лучше бы девчонке в сельсовете работать и детей учить? От греха…

Вышли на лужок за калиткой последней хаты, председатель сельсовета отсчитал от ближайшего граба тридцать шагов, обернулся к Дите:

— Три патрона. Если хоть один попадет в дерево — отпущу в отряд. Стрелять стоя. Идет?

— Нестор, у тебя других забав нет? — тихо спросила Маня. Тот отмахнулся. Маня насупилась.

— Идет! — Дита вскинула винтовку, установила прицел, подняла, прижала к плечу. «Тяжелая, зараза! Ствол ходуном ходит. Но черта с два!»… Что «черта с два» она не успела додумать, придавила приклад посильнее, совместила, как учили, мушку с прорезью целика, затаила дыхание и плавно нажала на крючок. Только, видно, поторопилась и нажала недостаточно плавно. Приклад так сильно толкнул в плечо, что она чуть не отшатнулась, хорошо, что ноги расставила крепко. Знала, что громыхнет сильно, но все равно от неожиданности вздрогнула и дернула винтовку.

— Первый — мимо, — весело воскликнул Махно.

«Ладно. Еще два». Дита опустила винтовку, встряхнула руки, сбрасывая тяжесть, потом вновь прицелилась и выстрелила. От дерева отлетел кусок коры.

— Попала, — удивился Нестор. — Ладно, бісова дитина, уговорила! Слово есть слово.

— У меня еще выстрел, — упрямилась девушка, и, не ожидая команды, выстрелила. Дерево дрогнуло, закачалась крона, посыпались хлопья коры.

— Ну все, все, — хохотал Махно. — Доказала, слов нет! Кто стрелять учил?

— Вот она, — Дита показала на Маню. — Давненько, еще в Одессе.

Маня улыбнулась и промолчала.

— Добре, пошли назад, дел куча, а мы тут развлекаемся!

— Нестор Иванович, дайте ваш наган. Вы еще не проверяли, как я из револьвера стреляю.

— Все, поверил я тебе, шутки кончились, — Махно не сильно хлопнул девушку по плечу. — Поступаешь в распоряжение атамана Мани.

Атаман Маня согласно кивнула.

— Но учти, — весело добавил Махно. — Как вернетесь в Гуляйполе — я тебе машинку все же выдам, будешь документы печатать, никуда не денешься! Мне грамотные позарез нужны.

В конце декабря Махно и большевики заключили союз и сообща двинулись на Екатеринослав, вышибать оттуда петлюровцев. Атаману Мане было приказано выбить самостийников из окрестных сел, чтобы обезопасить армию от ударов во фланг. Готовились к походу быстро, серьезно. Как всегда в повстанческих армиях, основная проблема была с оружием и боеприпасами, так что важно было стремительно ударить по противнику, отобрав у него, пока не опомнился, все необходимое. Часть отрядов двинулась на восток, к Донбассу, Маня — на запад, в район Александровска, сам Махно с пятью сотнями пошел на северо-запад, брать город.

Дита так и не научилась лихо рубать шашкой, поэтому ее, как умелого стрелка, посадили на тачанку с пулеметом и поручили важное дело: прикрытие атаки на село, когда туда со свистом и гиканьем врывались верховые махновцы. Ошалевшие от неожиданности петлюровцы выбегали из хат, в чем были, часто в исподнем — свои атаки Маня назначала перед самым рассветом, когда сон особенно сладок и крепок. Вот тогда вылетевших на холод бойцов противника безжалостно рубили шашками, расстреливали из винтовок и револьверов, а тех, кому удалось вырваться из села, за околицей встречал пулемет Диты. Теперь ей даже странно было подумать, что когда-то она мучилась вопросом: сможет ли выстрелить в человека. Может. Убедилась. Главное, не считать их людьми, хотя, наверняка, у них были жены, дети, родители, в большинстве своем петлюровцы — такие же мобилизованные крестьяне, как и Манины бойцы. Но никто не заставлял этих «таких же» людей убивать и насиловать. Дита силой заставляла себя не вспоминать пережитый ужас, вздрагивала, когда понимала, что могла забеременеть, заразиться дурной болезнью, что ее могли искалечить, да и просто убить. «Просто». Просто так. Нет, как она ни гнала от себя эту жуть, но каждый раз поднимая прицел пулемета и наводя его на мечущиеся фигурки, она думала про тех троих. И тогда нажимала на гашетку.

Пленных не брали. С ними просто нечего было делать: таскать за собой — бессмысленно, запирать где-то под замок — тем более. Врагов, кто сдавался в робкой надежде выжить, выдавали местные жители, рассказывая об их зверствах. А тем, про кого было известно, что они душегубством не занимались, предлагали вступить в вольную крестьянскую армию батьки Махно. Отказавшихся рубили на месте шашками — патроны экономили. Все понимали, что попади они в плен другой стороне, с ними поступят точно так же. Поэтому если и дрались, то и те, и другие дрались отчаянно, насмерть. Так и так было помирать, без вариантов.

Каждый раз, перед тем как отдать приказ «Рубить!», Маня звала Диту, и та внимательно осматривала пленных, искала своих насильников. Но каждый раз отрицательно мотала головой, и тогда атаман махала рукой: руби, ребята, не жалей гадов! Безжалостно? А как иначе? Их тоже никто не пожалеет.

Дита толком и не помнила тех, кто ее… Но чувствовала: увидит — узнает. Так и произошло.

Ворвались в очередное село, все шло как обычно — конники носились по улицам, спешивались, врывались в хаты, рубили пытающихся убегать, а тех, кто все же вырвался, Дита расстреливала короткими очередями. Затем все также привычно прошлись по хатам, вытащили тех, кто, надеясь спастись, прятался в погребах, да на чердаках, вывели их, босых, в одних подштанниках, на центральную площадь, перед церковью. Построили в ряд, туда и подъехала тачанка с Дитой. Развернулась, взяв под прицел шеренгу дрожащих от декабрьского холода солдат.

Его она сразу узнала. Много раз думала, да что там, все время думала, узнает или нет, до этого момента сомневалась, вспомнит ли его лицо, а как увидела, сразу поняла: он. Тот, который назвал ее Сарой Абрамовной, разбил губу… Про остальное не хотела. Чуть не завыла, сдержалась, подошла к жалкому теперь мужику, переминавшемуся босыми ногами на стылой земле. Внимательно вгляделась. Точно! Он. Спросила: