Асфоделия. Суженая смерти

– Асфоделия сама развивала свой дар? – спросил Эветьен.

– Она не боялась… до поры до времени. Училась, жаждала новых знаний, встречалась с другими одарёнными. Словно цветок тянулась к солнцу и теплу, сильная, гордая, смелая, первая среди сестёр, не слушающая никого, кто велел ей поступать иначе. Четыре года ходила к одной женщине… она была колдуньей, не с Сонны родом и не с континента… поговаривали, что из Лимии… или дальше. Ведала многое и делилась знаниями с теми, кто их желал и кого она считала достойным. У неё дочь и язык выучила…

– Элейский?

– Да.

– Сколь полагаю, знания о не самых распространённых ритуалах и практиках тоже пришли от этой женщины?

– Не знаю… вероятно. Мы поддерживали Асфоделию, если она желала учиться, то отчего нет? Мы не прекословили, но в дела её без нужды не лезли. Знали лишь то, что она сама рассказывала.

– Что стало с этой женщиной?

– Душа её ушла к её богам… уж два года как.

– Когда Асфоделии было семнадцать, вы привезли ей жезл, – решилась заговорить я.

Чета Тиаго вздрогнула при звуке моего голоса, глянула на меня неожиданно цепко и отвернулась.

– Из-за моря, из Финийских земель. Хотел сделать дочери подарок, сюрприз. Не могу сказать, что сам я хорошо разбираюсь в артефактах и прочих подручных средствах одарённых… но торговец артефактами всячески нахваливал товар, уверял, что редкость, диво дивное, особенно для наших краёв… И Асфоделия так радовалась, увидев жезл… Если бы я знал… – Юстин покачал темноволосой головой, сетуя на себя самого, на принятое решение, что, быть может, изменило их будущее. – Вести о результатах выбора жребием дошли до нас скоро, много раньше, чем прибыли эмиссары. Наверное, Асфоделия впервые в жизни испугалась… все мы были напуганы.

– Фрайнэ Асфоделия рассказала вам о своей задумке? – уточнил Тисон.

– Буквально в последний момент, без подробностей. Говорила, что всё будет хорошо, что любит нас и найдёт способ передать весточку. Чтобы мы не тревожились, не пытались возражать эмиссарам и не вмешивались, что бы ни случилось. Если бы она только поведала о большем… я бы не допустил. Не позволил ей…

– Едва ли вы сумели бы её остановить, – заметил Эветьен. – Вам известно, с кем она собиралась совершить обмен?

– Нет, фрайн Шевери.

– Остались её записи, книги?

– Она всё сожгла перед приземлением стрелы.

А если что и не сожгла, то спрятала и вряд ли там, где смогли бы найти даже любимые мама с папой. Я переглянулась с мужем, понимая, что наши мысли совпадают.

– Вы не писали Асфоделии, пока она… находилась в столице? – поинтересовалась я осторожно.

– Не решились, – признался фрайн Тиаго. – Да и отправлять послания с Сонны в Империю, в самое её сердце… и кому? Чужеземке, окутанной слухами одни диковиннее других, для которой каждое наше слово – лишь шёпот листвы на ветру? – он снова покачал головой и вопросил с обречённой горечью: – Мы больше никогда её не увидим, нашу Асфоделию?

– Боюсь, что нет, – отозвался Тисон.

– Скажите, фрайн… – Розамунда запнулась, помедлила, неуверенно косясь на супруга, и всё-таки посмотрела прямо на меня. – Фрайнэ Шевери, прошу вас… наша дочь, она… с нею всё хорошо? Она… счастлива там… где бы она ни находилась ныне?

– Ну, насчёт счастлива сказать точно не могу, – слегка растерялась я. – Но у неё всё… складывается неплохо. И… она просила передать вам, что любит вас так сильно, как только может любить смертный тех, кто дал ему жизнь, кто растил его, заботился, дарил и согревал своим теплом, лаской и любовью, и никакие расстояния и границы этого не изменят. Она не может вернуться к вам, однако теперь у неё другая жизнь в другом… месте, и вы должны знать, что она принимает свой выбор и его последствия. Вам не следует тревожиться о ней понапрасну и ещё она просит прощения за причинённую ею боль. Асфоделия не желала, чтобы получилось именно так, как получилось, но ныне ничего уже не изменить.

Я постаралась повторить слова Асфоделии как можно точнее, передать её послание из-за грани миров. Розамунда прижала пальцы к губам, глаза её наполнились слезами. Юстин понурился, сгорбился, будто под тяжестью внезапно навалившихся тягот. Мои мужчины переглянулись и поднялись, потянули меня за собой. Наскоро, скомкано попрощавшись, мы покинули гостиную, забрали верхнюю одежду, вышли из дома. Нас не провожали, родители Асфоделии остались в гостиной, наедине со своей печалью и друг с другом.

– Почтенный фрайн Тиаго соврал, – резюмировал Эветьен, когда мы с ним под руку спустились со ступеней крыльца, пересекли двор и вышли за ворота.

– О чём? – удивилась я.

– Он знал, что новая душа в теле его дочери – чужеземка. Не с Сонны, не с другого Аргейского острова, но именно чужеземка. Странная оговорка, даже с учётом факта, что для островитян и императорские подданные с континента чужеземцы не меньшие, чем из какого-нибудь дальнего северного княжества.

– Эветьен, у тебя профессиональная деформация налицо, – констатировала я. – И что из этого следует? Вернёмся и будем вытрясать из него правду?

– Нет. Какой в том резон?

Усмехнувшись, я прижалась к Эветьену, на минуту склонила голову на его плечо. Тисон поравнялся с нами, посмотрел, прищурившись, на ясное голубое небо, раскинувшееся над зелёной долиной.

Ни один, ни второй так и не сознались, каким образом и во что обошлось увольнение Тисона из рядов славных рыцарей Рассвета. Диане и Франсин было известно намного больше, но Эветьен попросил сестёр ничего не рассказывать мне до срока, дабы не расстраивать и не обнадёживать, если что-то пойдёт не так. Я продолжала поражаться слаженности в семействе Шевери, можно было подумать, что они всю жизнь только и занимались, что заговорами, плетением интриг и агентурной деятельностью под прикрытием. Сам Эветьен заявил, что, как и бабушка Маргарита, был против вступления младшего брата в орден и всегда полагал, что обеты и жизнь в стенах рыцарских обителей не то, что нужно Тисону. Тисон с этим не был полностью согласен, его-то служение в ордене вполне устраивало… до определённого момента. Впрочем, я знала точно, что просто так, без затягиваний, нервотрёпок и выплаты неустойки, Тисона не отпустили и приложили все усилия, дабы уменьшить вероятную огласку. А то непорядок, ежели все смекнут, что сначала за плату в орден можно вступить, потом, за другой взнос, выйти… будут ещё бегать взад-вперёд, сегодня есть толпа новобранцев, а назавтра никого нет. И, от греха подальше, как говорится, Тисону указали не только на выход из обители, но настоятельно порекомендовали в кратчайшие сроки покинуть территорию Франской империи и впредь тут не появляться во избежание создания нездорового ажиотажа. Собственно, это была та уступка противной стороне, на которую волей-неволей пришлось согласиться, иначе разойтись мирным путём не получилось бы.

Мнение членов рода Шевери разделилось: кто-то, подобно Диане и Франсин, одобрял поступок Эветьена, кто-то – и мой свёкор был в их числе – полагал, что деяние это опрометчивое, возмутительное и создаёт опасный прецедент, который Шевери совершенно ни к чему. Да и вообще, где это видано – отказываться от успешной придворной карьеры, забирать брата из воинствующего ордена и вместе с жёнушкой сомнительного происхождения переезжать в какую-то Вайленсию, возможно, навсегда? И даже хуже, позволить своей супруге взять второго мужа, жить втроём в родовом поместье Орвелле? Зато вдовствующая фрайнэ Шевери внуков поддержала и пообещала при первом же удобном случае, если будет на то воля богов и хватит сил и здоровья, вернуться в Вайленсию, дабы упокоиться в родной земле.

Поместье Орвелле, старое, несколько заброшенное и не имеющее других хозяев, кроме внуков фрайнэ Маргариты, предстояло ещё приводить в порядок, восстанавливать и ремонтировать. Попутно выждать год, чтобы получить разрешение на проведение венчания в вайленском храме. И замуж я собиралась за обоих, не только за Тисона. В принципе, проходить церемонию повторно с Эветьеном нужды не было. Наш брак оставался действительным и за пределами Империи, а в Вайленсии не запрещалось брать второго супруга даже при наличии союза с первым, оформленного в другой стране, но мне так хотелось, и мужчины не возражали.