Ротмистр Гордеев

С одного их подворий слышится громкое ржание, распахиваются ворота и оттуда вылетает с диким взглядом лиловых глаз здоровенный жеребец, на котором сидит… крупный зеленокожий самый настоящий тролль с остроконечными ушами, острыми зубами и копной светлых волос на голове. Судя по морде и глазам, тролль изрядно накушамшись горячительного.

Тролль бросает на нас несколько остекленевший взгляд.

С подворья выбегает драгун.

— Господин барон! Вашскородь! Да что ж вы так? Не страмитесь!

— В наготе срама нет! — рявкает тролль-барон, — А есть средство устрашения противника!

Зеленокожее высокородие бьёт пятками своего скакуна и скрывается в конце улицы, окутанный клубами пыли. Драгун смотри вслед ему и тяжело вздыхает.

— Скажи-ка, братец, кто это был сейчас? — интересно же.

Драгун разворачивается ко мне, козыряет.

— Подполковник барон Карл Густав фон Маннергейм, вашбродь.

Смотрю на погоны драгуна. Да, да это ж из нашего полка.

— Ты ж из наших? 52-й драгунский?

— Так точно, вашбродь. Рядовой Дорофеев, ординарец господина барона.

Так мы с троллем сослуживцы. Ну, стало быть, увидимся.

Едем дальше. Поворачиваюсь к Лукашину-младшему.

— Фёдор, давай, за своим родичем. Как, кстати, его звать-величать?

— Будённый Семён, Михайлов сын. Он казак справный — ещё в девятисотом, когда в Платовскую приезжал тогдашний министр Куропаткин, перед ним устроили показательную рубку лозы. Так Семён и в рубке чучел, и в рубке лозы всех обошёл, и к финишу пришёл первым. Его высокопревосходительство наградил Сеньку серебряным рублем.

Оп-паньки… Густо-то как. Мало мне на сегодня Маннергейма, будущего маршала независимой Финляндии, так ещё и будущий маршал Будённый…

— Короче, Федь, бери своего Семёна, найдёшь потом Кузьму у штаба полка. А я — в бригаду.

Настроение кислое — предчувствую встречу с Вержбицким, бригадный адъютант не преминет какую-нибудь гадость учинить. Ну, да ладно.

Вхожу в приёмную, докладываю. Мол, штабс-ротмистр Гордеев по вызову прибыл в штаб бригады. Вержбицкий сухо кивает, заходит в кабинет к командиру бригады генерал-майору Степанову доложить о моём прибытии. И тут же приоткрывает дверь

— Входите, штабс-ротмистр.

Захожу, докладываюсь. Командир встаёт мне навстречу, жмёт руку.

— Поздравляю, ротмистр, орденом Святой Анны четвёртой степени.

Офигеть… Дослужился. Степанов поднимает мне руки, протягивает бумаги. А орден? Спрошу Вержбицкого.

Как можно любезнее и ссылаясь на проклятую амнезию, прошу поляка прояснить мне несколько моментов.

Вержбицкий, попав в хорошо знакомую ему тему, разливается соловьём: мой орденский знак четвёртой степени предполагает помещение миниатюрного орденского знака на эфес моей офицерской шашки, а сам темляк шашки делать цветов орденской ленты — красный муар с узкими жёлтыми полосками по краям. Что радует — награждение орденом гарантирует мне прибавку к пенсии в полсотни рубчиков в месяц. Что огорчает — приобретение знака — за свой счёт, плюс необходимо уплатить на благотворительность в капитул ордена сто рублей. Это прямо серьёзный удар по кошельку.

— Господин ротмистр, — ехидно ухмыляется Вержбицкий, — в нашей бригаде принято проставляться за награду.

— Где и как удобнее это сделать? — интересуюсь я в ответ.

— В офицерском собрании. Сегодня как раз будет сбор господ офицеров.

— Тогда до вечера.

Коротким кивком прощаюсь с Вержбицким. Он мне отвечает тем же. А вечером в офицерском собрании меня ждёт смертельный сюрприз.