Принцип иллюзии

На звонок я понеслась с настолько быстро стучащим сердцем, что оно грозилось выпрыгнуть из груди. Распахнула дверь, не глядя в глазок. Просто некому было сюда приезжать, и я наивно надеялась на чудо. Которого не наступило.

— Привет, — Пашка стыдливо опустил глаза, а я опустила руки.

Развернувшись, молча вернулась в комнату, где собирала вещи. Вечером у меня поезд до Москвы, а оттуда самолет до Парижа. Мне однозначно было пора домой, под крыло мамы с папой. Прижаться к ним и плакать в заботливых руках.

— Мне очень стыдно, — замер Пашка на пороге.

— Сильно сомневаюсь, — я засовывала вещи в сумку, не складывая.

— Да, я притащил тебя сюда специально, и на свадьбу сунул, и содействовал, насколько это возможно было, планам Волошина. Мне нужны были деньги, а он платил очень хорошо.

— Так хорошо, что ты не задавал вопросов, насколько это может быть опасно для меня?

Пашка стыдливо сжал губы. Тяжело вздохнул.

— Я виноват. Но в свое оправдание замечу, Волошин сказал, что тебе не грозит опасность.

— Он соврал. И не говори только, что ты не догадывался об этом. Закрыли тему, Паш. Да это все теперь и неважно.

— Слышал о случившемся в горах… Я правильно понимаю, что Волошин погиб?

— И он, и тот фриц, которого мы выслеживали, и еще человек пятьдесят.

Пашка присвистнул.

— А что вообще там за дела были?

— Так ты не в курсе реально? — удивилась я.

Вот и верь после этого людям. Этот предатель даже подробностей не потребовал, просто забрал деньги и действовал, как сказали. Надеюсь, Ян высоко оценил мое участие в этом беспределе. А в целом… Какая теперь разница?

— Я только выполнял то, что мне говорили. А потом свалил, чтобы не мешать. Вот и все.

Я с трудом застегнула сумку, навалившись на нее сверху. Поднявшись, сдула волосы, упавшие на лицо.

— Лучше тебе и не знать остального, Паш. На тот случай, если твоя жизнь все-таки тебе дорога.

Он опять запыхтел, в припадке стыда, видимо.

— Мне на самом деле нравилось с тобой дружить. Ты классная. Веселая, добрая, очень милая.

— Я домой. Хватит с меня.

— Просто не хочу, чтобы ты держала на меня зло.

Я нервно засмеялась.

— Тебе надо будет встать в очередь, Паш. Поверь, моего зла на всех не хватит, а твое из них самое маленькое. Так что просто забей и живи дальше долго и счастливо. Мы твою совесть знаем, она это позволит. Ладно, мне пора на вокзал, скоро поезд.

— Давай провожу, — засуетился он, я качнула головой.

— Я просто хочу свалить побыстрее. От всего случившегося и всех, кто с этим связан. Окей?

— Окей, — кивнул Пашка, я тоже кивнула и вызвала такси.

Париж встретил меня привычным людским гомоном. Папа, суетясь, тащил сумку к оставленной за два квартала машине. Я шла, пытаясь убедить себя в том, что все кончилось. Вот Париж, скоро я буду дома, рядом с родителями.

Больше никаких хранителей, сокровищ, тайных книг и цветов всевластия. Никто не будет пытаться меня дурить, обманывать и соблазнять. Больше никаких мрачных взглядов барона. Никаких сладких поцелуев Яна. Больше никогда. Никогда в этой жизни.

А если следующие есть, то не факт, что и там мы встретимся. Жизнь вообще не особенно-то щедра на подобное. Один раз встретил, а уж если потерял, то все, извини.

— Улыбнись, зайка, ты в Париже, — заметил папа, укладывая мою сумку в багажник.

Я растянула губы в подобие улыбки. Огляделась по сторонам. Париж… Париж — это средоточие жизни, она бурлит здесь, бьет фонтаном, который подсвечивают разными цветами. Все куда-то идут, курят, пьют вино. Смеются. Это внешняя, притягательная сила Парижа.

Есть и другая, скрытая обычно от глаз туристов. Вот и мне стоит спрятать такую свою сторону, мрачную, тоскливую, порой бессмысленную. Надо двигаться дальше, туда, где свет. Да?

Мама, чувствуя внутри меня неполадки, пыталась решить их едой. Кормила, как на убой, а мне как назло кусок в горло не лез. Глядя, как я невесело ковыряюсь вилкой в тарелке, на шестой день она не выдержала.

— Скажи мне, что с тобой? — села напротив и уставилась огромными испуганными глазами.

Я как-то не подумала, что для впечатлительной мамули мое поведение — как лакмусовая бумажка. Вполне возможно, она уже пытается смириться с тем, что я сообщу о скорой своей кончине.

— Все… — начала я, чувствуя, как в горле встает ком, и слезы подбираются к глазам. — Все нормально, мам.

Последнее слово я уже пропищала, а потом взяла и разрыдалась. Я не плакала с того момента, как случился обвал. Может, из-за шока, может, из-за надежды. И потом не плакала. Ждала, что кто-то придет за вещами Яна. Пришел тот самый парень, на чьей свадьбе я выступала. Мы не говорили, он с тяжелым выражением лица собрал вещи и уехал.

Похорон не было, тел ведь не нашли. Я ждала. Ждала, что кто-то придет. Хоть кто-то. Из-за Яна, Марка, хранителей… Все равно, из-за кого. Никто не пришел. Один раз меня допросили, на этом все и кончилось.

Я была как в прострации. Просто поняла, что мне надо ехать домой и ни о чем не думать.

А теперь вот прорвало. Я рыдала, уткнувшись в мамино плечо, а она гладила меня по волосам и бормотала какие-то утешительные слова, конечно, не имеющие в тот момент никакого значения.

— Я влюбилась, мам, — сказала я сквозь всхлипы.

— Ох ты, господи, — она облегченно выдохнула, но определенно рано, потому что я добавила:

— А он погиб.

Ну тут я снова разрыдалась и рыдала, пока мама пыталась вернуть себе дар речи. А потом я все ей рассказала. Ну а кому еще, как не фанатику всего этого дела? Рассказ меня успокоил, а маму поверг в еще более изумленное состояние. Она даже не кричала ничего вроде «я всегда знала» или «а я вам говорила». Просто слушала, иногда задавая наводящие вопросы.

А когда я договорила, мы погрузились в молчание, которое нарушалось только моими остаточными всхлипываниями. Мне стало немного легче, я лежала, пристроив голову маме на ноги, а она гладила меня по волосам. Наверное, подыскивала нужные слова, чтобы утешить, помочь пережить утрату, в которую я все еще отказывалась верить.

— Знаешь что, милая… — начала она, я шмыгнула носом и посмотрела на нее. — А ты не думала о том, что на самом деле сокровищница находится не в России?

— Что? — я села столбиком, глядя в изумлении.

— Ой, — она стыдливо улыбнулась. — Прости, конечно, я очень сочувствую твоей утрате… Очевидно, что несмотря на то, что этот молодой человек был несколько одержим, он вполне мог влюбиться в тебя…

— Мам, ты серьезно сейчас?

— Ну прости! — она даже руки сложила в умоляющем жесте. — Но ведь это очевидно: они всех обманули. Ты ведь сама говоришь, что Дитрихи и Верена не знали, куда их привезли.

— Но не настолько же, — возмутилась я.