Сообщники

– Данное мероприятие является незаконным. Мы делаем все, чтобы обеспечить…

Леся примыкает к небольшой компании людей, и я теряю ее из виду. Прижимаю к груди пакеты с сапогами и пальто. Мимо ведут задержанных, толпа кричит: «Позор!» Ее тоже так уводили? Почему она не сказала об этом? Полицейские отгоняют людей с фото- и видеокамерами от автозаков: «Не мешайте работать». Я собираюсь нырнуть под землю, но понимаю, что одного пакета не хватает. Вот он, лежит в метре от меня. По грязному асфальту распластался рукав блузки благородного зеленого цвета. Какая-то женщина хочет поднять вещь – ее задерживают, когда она нагибается. За что? По пакету проходятся сапогами.

Я вижу еще одну змейку, которая пробирается в толпе. Идут ко мне. Я быстро хватаю блузку и бегу вниз по лестнице. Турникет не пускает: закончились деньги. Бросаю триста рублей на «Тройку». Бегу по эскалатору. Бегу по перрону в самый конец. Бегу, чтобы не думать. Центр перекрыт, оцепления, сцепки, в городе каски и бронежилеты. Мой мозг как машина в пробке: газ-тормоз-газ-тормоз-газ.

Ищу объезды, аресты, улицы перекрыты,

подъезды к центру пережаты, зарыты в землю

на метры вглубь, станции метро закрыты.

Погоны наверху, внизу вагоны пролетают без остановок.

Сигарету не закурить. Бить. Это снаружи.

Тут – взглядом в окно упереться, качаться.

Я же бросила в одиннадцатом классе. Голова в каске.

Моя? Их. Чья?

Слова рвутся при произношении на части.

Между строк страх. Все ли в порядке со мной?

Привычка начальников подчинять пространство

приводит к погоне. Бег за толпой – азартный спорт,

подходящий для разнашивания служебных сапог.

Испуг в глазах как туман или смог пожара.

В слезах лицо. Не мое. Ее, его, чье?

Будто смола сбежала каплями по щекам.

Страдание – сигнал бедствия. Уходящий на дно

отбивает послание: sos! Нет времени

на ожидание помощи. Никто не придет,

все тонут вместе с тобой. Sos!

Страдание. Sosтрадание.

Бессмысленный марафон жестокости.

Меня трясет: это не нервы, а подземный перегон.

Стойкости не хватает этой конструкции.

«Не прислоняться» – такая инструкция прилагается

к каждой двери в метро. Но можно хвататься руками

за поручень, в виде дубинки занесенный над головой.

Обречена ехать по Кольцевой линии против часовой

стрелки, похоже, одну за другой остановку без права на пересадку.

Боже! А тебя нет. Интернет пропадает, на ладони крест —

купить порошок. Шок. Яблок килограмм.

Отгадай загадку: куда несется Русь-тройка?

Слойка с творогом, один помидор, пачка крупы.

Нашла в новости опечатку. Информационная диета

нездорового человека двадцать первого века —

новостная лента.

Русь не дает ответа.

Леся не отвечает, ее не было в сети полтора часа. Украдкой читаю новости и смотрю видео из интернета. Руслан привез детей из школы, все поели и разбрелись по квартире. Кажется, они смотрят телевизор, а я на кухне: убираю, мою, прячу остатки ужина в холодильник. Мамские дела, как говорит младший сын.

Приходит сообщение от нее! Написала, что дежурит у ОВД в Крылатском. Пока я думаю над ответом, для которого с трудом подбираю слова, Леся успевает мне возразить: «не в овд, а у овд. С передачками. Меня не задержали».

«Внутри человеку плохо(»

Я набираю ее номер, она сбрасывает.

«мало зарядки. Выключаю телефон»

Леся пропадает из Сети. Нахожу московский чат помощи задержанным, в нем состоит пять тысяч одиннадцать человек. В памяти всплывают пустые станции метро. Интересно, сколько может вместить «Театральная»?

«Есть вода, печенье, пледы. Доширак, термос с чаем».

«Могу встретить несколько человек у ОВД Аэропорт на машине».

«Сколько человек в хамовниках сейчас? Кто знает»

«могу обзвонить овд»

«не можем найти человека. Не выходит на связь с 17 часов»

«Правозащитникам писали?»

«да. что делать?»

Админы то и дело просят людей переходить в чаты округов – там раздают конкретные задачи. Натыкаюсь в переписке на знакомую аватарку. Леся оставила сообщение двадцать минут назад: «СРОЧНО! отказываются вызывать скорую мужчине, сломана рука. Все, кто может, позвоните в отделение, спросите, почему не пускают врачей. Чем больше позвонивших, тем больше шансов добиться медицинской помощи!!!!» Четыре восклицательных знака.

Пока мою посуду, мне на глаза то и дело попадаются собственные руки. Родинка на запястье, браслет. Раскладываю приборы на полотенце, вижу сморщенные от воды подушечки пальцев. Ставлю мокрые тарелки сушиться, замечаю синюю пульсирующую вену на сгибе локтя. Наливаю на губку моющее средство, обращаю внимание на заусенец.

Нахожу сообщение про этого чертова мужика, будь он неладен со своей рукой. Перечитываю заново. «Все, кто может, позвоните в отделение, спросите, почему не пускают врачей». Вбиваю номер телефона и долго смотрю на цифры, будто хочу их запомнить.

Нажать на кнопку вызова или нет? Надо мыслить шире, не принимать всё близко к сердцу. Поливать кактусы не чаще одного раза в две недели. Купить себе кофточку благородного зеленого цвета и сидеть в ней в кафе. Не мешать проходу других граждан по улицам Москвы. Ни о чем не судить, пока не увидишь всей картины.

– Саня, ты что не идешь телик смотреть? – Руслан заглядывает на кухню.

Показывают мой любимый фильм «Москва слезам не верит». Самое начало, только минут пять прошло. Как раз сделать бутерброды, выключить свет в зале и расслабиться на диване с семьей. Разве я не заслужила? Нет, спасибо, я тут еще поторчу. Руслан гремит чашками, берет карамельки из шкафа – медленно и громко, как будто назло. Делает жест рукой: «Тебе надо раковых шеек?» Я мотаю головой. Наконец-то уходит.

Прикрываю дверь на кухню. В трубке ту-у-у-у-ту-у-у-у – гудки, но я терпеливо жду. Первый раз никто не берет. Я набираю снова и снова с тем же результатом. Внутренне даже рада, что ни во что не ввязалась. Делаю последнюю попытку дозвониться, и всё: моя совесть чиста. Рисую в блокноте ромашку. Едва заметная точка в центре, от нее тянется длинная капля – слеза. Потом появляются еще и еще одна. Всегда пересчитываю в конце, сколько лепестков получилось: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь…

– Дежурный.

Я не готова.

– Дежурный.

Если молчать, он сам положит трубку. Семь, восемь, девять. Девять слезинок получилось.

– Драсьте. – Это, должно быть, мой голос.

– Дежурный.

– Я хочу спросить. Я знаю, что у вас задержанные. Вам привезли задержанных. Да?

– Ну?

– Говорят, у одного из них. У человека. У него сломанная рука. Да? Это так?

– Что значит «говорят»?

– Это… не важно. Просто информация. Вы это… скажите. Ему же помогают? Да?

– Нет у нас никакого человека.

– Есть у вас человек.

– Всем, кому необходимо, оказывается помощь.

– Так все-таки…

Гудки. Набираю снова, на этот раз отвечают быстро. Тот же голос произносит знакомую фразу: «Дежурный».

– Я только что звонила, вы меня сбросили. Человеку оказывают помощь?

– Так, вы вообще кто? Представьтесь!

Произношу свои имя, отчество и фамилию. Девичью фамилию, свою бы Руслан не разрешил так использовать. Это дается мне неожиданно легко – думала, будет стыдно или неприятно называть себя в этих обстоятельствах.

– Так что с человеком? Вы говорите, никого нет, потом говорите, что помогаете. У него рука сломана, нужен врач.

– Всем, кому необходимо, оказывается помощь.

Гудки. В чате сообщение, что в Крылатское въехала скорая. Двадцать минут назад написали, а я по рассеянности пропустила. Получается, напрасно звонила со своими расспросами, они никому не помогли.

А может, этот мучительный разговор с дежурным был не зря?

Внизу чата синим цветом выделена кнопка «Присоединиться».

Нажимаю на нее, количество участников меняется.

Пять тысяч двенадцать человек в чате.