Двенадцать лет, семь месяцев и одиннадцать дней

– Надо открыть заранее, не то взорвется.

Он положил приоткрытую банку в котелок, налив туда на несколько сантиметров воды. Уолден смотрел в изумлении, как он хлопочет. Он по-прежнему прижимал к груди бейсбольную биту и стучал зубами, как будто и не выходил из машины.

Джек рылся в ларе, в котором было несколько отделений. Он нашел что искал – две оловянные ложки.

– Ничего, если мы будем есть прямо из банки, вместе?

Уолден хотел было заверить его, что он не возражает, конечно нет, но не смог сдержать брезгливой гримаски.

– Ладно. Подожди.

Джек вернулся к ларю и нашел на сей раз две миски из березовой коры. Уолден не смотрел на него. Он уставился на кровать – задвинутую в угол, слева от печи, почти под единственным окном, а на ней, на досках, – матрас не толще циновки и одеяло. Пожалуй, лучше было бы поесть ложками из банки.

– Ты хочешь спросить, почему мы здесь, правда? И почему не там.

– Где?

– Там!

Стивенсон наклонился поднять свою парку, брошенную на пол у ножек табурета. За едой он не снял стетсон, только сдвинул его назад. В одном из больших карманов парки лежала книга, потертая, потрепанная, заложенная узенькими бумажными ленточками. «Уолден».

– Теперь она называется просто «Уолден», – сказал Джек. – Первое название было «Уолден, или Жизнь в лесах». На мой взгляд, лучше.

Автора звали Генри Дэвид Торо, Уолден все это знал. Торо был кем-то вроде феи, склонившейся над его колыбелью, чтобы нанести знак на чело новорожденного. Кроме того, Торо был философом, умершим полтора века назад.

– Если ты не знаешь, Уолден – это название места. Точнее, озера. Торо облюбовал берег этого озера, построил хижину и прожил там два года. Теперь я объясню тебе, почему мы здесь, на этой поляне, а не там, у озера. Сегодня хижина Торо годится разве что для рекламных буклетов. Туристических, если тебе так больше нравится. Место паломничества, если угодно. Полная противоположность тихому уголку. Жареная картошка, сорбеты, содовая и прочее.

Уолден почувствовал, что надо что-то сказать.

– Его хижина была похожа на эту?

– Он построил ее своими руками. Торо считал, что каждый человек должен уметь построить себе дом. Он думал, что это важнее, чем, например, учиться в университетах. Но он не был ни плотником, ни каменщиком, ни архитектором. Лачуга его была – сплошные щели. Он себе отморозил все места, если хочешь знать мое мнение. Но ему было наплевать. Этот парень мог часами лежать на льду озера и наблюдать воздушные пузырьки. Он был мудрец.

– Понятно.

Уолдену вдруг захотелось пошутить.

– Мы же не останемся здесь на два года, нет?

– Это сделает тебя мужчиной. Давно пора, ты не находишь? Что нужно, чтобы быть мужчиной, сынок?

Уолден знал ответ наизусть. Он отбарабанил его покорным тоном:

– Уметь стрелять, водить машину, танцевать, плавать, поцеловать девушку, выполнить хоум-ран…

– Чему же научился ты?

– Я умею стрелять. И плавать. Не так уж плохо.

Уолден готов был сблефовать. Отец не раз заставал его болтающим через ограду с Джеммой, соседской дочкой. Откуда ему знать, что он ее не целовал? Но он не решился. С Джека сталось бы потребовать описать ощущения. А на это Уолден был неспособен.

– Мне только двенадцать лет, – возразил он, желая, чтобы его голос прозвучал не так жалобно. – Я не имею права водить машину.

– Ты кое-что забыл. Заложить за воротник. Ты не мужчина, пока не заложишь хорошенько за воротник.

– Ты всегда запрещал мне пить.

– Я дам тебе знать. Когда увижу, что ты становишься мужчиной, сам принесу тебе бутылку. Кстати, тебе не двенадцать лет.

– Двенадцать.

– Учись быть точным. Сколько тебе лет?

Уолден закатил глаза, давая понять, что находит эту игру глупой.

– Это моя вина, – признал Джек. – Я первый был неточен. Видишь ли, Торо прожил в той хижине не два года, а два года, два месяца и два дня. Сколько тебе лет?

– Да двенадцать же!

– Двенадцать лет, семь месяцев и три дня. В четверг на будущей неделе тебе будет двенадцать лет, семь месяцев и одиннадцать дней. Поверь мне, это важно. Очень важно.

– Не понимаю, что это меняет.

– Всё. Если бы ты разбирался в бейсболе, то понимал бы такие вещи. Сантиметр вправо или влево иногда меняет все. Но ты интересуешься только своими деревянными макетами и пластмассовыми динозаврами.

– Мои макеты сделаны с точностью до миллиметра, а не сантиметра, – возразил Уолден.

– Двенадцать лет, семь месяцев и одиннадцать дней, Уолден. Запечатлей это в своей голове. Двенадцать лет. Семь месяцев. Одиннадцать дней.

Оба молча погрузили оловянные ложки в миски из коры. Джек поровну разделил содержимое банки, где были перемешаны в томатном соусе бобы и кусочки сосисок. Месиво было еще твердое, едва разогретое на водяной бане. Взгляд Уолдена то и дело возвращался к узкому ложу у бревенчатой стены, за высоким конусом печи.

– Что тебя беспокоит?

– Вдвоем мы тут не поместимся, папа.

– А если потеснимся?

– Все равно…

– Чего же ты хочешь? Потянем жребий?

– Ты еще и храпишь, – буркнул Уолден. – И после бобов…

– Что?

– Ничего.

Джек проглотил кусок холодной сосиски. Он сидел, по своему обыкновению, чуть сгорбившись, одно плечо выше другого. Весь свет падал на него, вылеплял ему лицо, а затененные стетсоном глаза порой имели жутковатый вид. Уолден же сидел спиной к огню.

– Зря ты переживаешь. Кровать твоя. Всё здесь твое.

Джек нагнулся и поднял вторую книгу, лежавшую на парке. Уолден не видел, откуда он ее достал. Он с досадой отметил, что автор тот же. Торо. Книга называлась «Леса штата Мэн».

– И сколько времени он был на этот раз? – спросил Уолден.

– Это была экспедиция. Тебе будет полезно, потому что это гораздо ближе к месту, где мы находимся, чем озеро Уолден. Я думаю, что природа здесь осталась дикой. Вокруг нас наверняка есть деревья, которые уже были во времена Торо.

– Думаешь, и динозавры еще есть?

– Вот ты мне это и скажешь. Ты же у нас специалист.

Джек встал, опрокинув табурет. В банке не осталось больше ни бобов, ни сосисок.

– Мне надо еще кое-что взять в машине, – сказал он.

Он сделал две ходки туда и обратно и каждый раз возвращался нагруженный: принес, например, моток веревки, охотничий нож и что-то загадочное, завернутое в тряпицу. Еще он продолжал рыться в ларе, который называл «пещерой Али-Бабы», но там было мало интересного (топор, Библия, посуда…).

– Эге! Рыболовная леска. Вот это отличная находка.

– Мы забыли! – воскликнул Уолден. – Поймать щуку в три фунта.

Уметь стрелять, плавать, танцевать, водить машину, поцеловать девушку… И поймать щуку в три фунта.

– Верррно! – подтвердил Джек, он всегда произносил «верно» с немецким акцентом.

Помимо вестернов Джек Стивенсон любил фильмы, в которых местные парни отплывали в Европу, чтобы задать по первое число нацистам.

– Мы располагаемся надолго? – спросил Уолден.

– Озеро не очень далеко, в полумиле к северу, не больше. И щук там хватает. Всего хватает, когда знаешь, как действовать. Смотри.

Стивенсон набросал план на листке бумаги в клетку. Они прижались друг к другу, рассматривая приблизительные линии, их носы почти соприкасались. Выстроенные домиком поленья рухнули, и по углям пробегали лишь низкие языки пламени, дававшие мало света.

– Вот поляна с хижиной, а вот озеро. Их тут целая цепь. Озера, пруды, ручьи, речки. Бесконечная череда. А дальше горы. И повсюду лес. Теперь смотри хорошенько на эту черту. Это граница.

– Граница чего?

– Твоя. За нее ты не должен заходить никогда, ни под каким видом. Что бы ни случилось, не пересекай ее. Никогда. Договорились?

Джек провел границу наобум, но этого он не сказал.

– А что там такого ужасного по другую сторону?

– По другую сторону? Ну… ничего, я полагаю. Это твоя территория, и ты не должен за нее выходить, вот и все. Не будь ты таким нулем в бейсболе, знал бы, что такое база и когда ты «сейф», невредим то есть.