Страница 3 из 12
Конечно, эти восемьдесят километров в общем-то для совхозных машин ни к селу, ни к городу, но вполне одолимы. Однако не гонять же таким манером рогатый и пока еще крупный скот.
И на строительстве газораспределительной станции не схватываются в шуме. Газ в оба совхоза должен пойти, и оба совхоза должны дать рабочих на строительство. И оба дружно не дают. И от этого тоже получается тишь. И вроде бы даже гладь.
Но только это бабушка надвое сказала.
ХОРОШАЯ БАНЯ
Опять начальника лесоучастка Николая Утарасова вызвали в партком леспромхоза.
— Ну и дров же вы наломали, дорогой товарищ! — сказали ему там так фигурально, что он закурил и задумался.
— Но мы вас выведем на чистую воду! — так же загадочно добавили в парткоме, и это тоже озадачило.
Вообще лесоучасток Утарасова как раз славился тем, что твердо работал по принципу: «Чем дальше в лес, тем меньше дров». А сам Утарасов неумолимо любил дурные напитки.
Однако в партком он удручающе трезвым явился, и от этого фигуральные выражения были для него теперь темным лесом.
Хорошо хоть на прощание какой-то намек сделали. Сказали:
— Еще раз в рабочее время напьетесь — будет вам хорошая баня!
И над этим намеком Николай Утарасов думал всю дорогу, пока ехал к себе домой. Но все равно в душе была сумятица, а в голове — туман.
Так что на следующее утро он решил прояснить голову, чтоб хорошенько обмозговать парткомовские слова.
Прояснил разок — не обмозговывается.
Добавил для ясности, смотрит — чего-то уже вырисовывается.
Он для полноты картины еще добавил — и так тут все хорошо по полочкам разлеглось, разложилось, что вообще хорошо стало.
И он по-хорошему устремился в поселковую баню.
— Здравствуй, Варя! С приветом к тебе Коля! — весело восприветствовал он гардеробщицу.
— Тпру! — строго сказала гардеробщица. — Сегодня среда!
— А вчера вторник был! — согласился Утарасов. — А я в парткоме был!
— Дамский день сегодня! — напомнила гардеробщица.
— Но я выпивши! — объяснил Утарасов. — Ну прямо весь выпивши… А партком такое решение вынес, что как я только чего-нибудь выпью, так обязан в баню явиться…
И он направился в предбанник.
— Куда?! — ужаснулась гардеробщица. — Да еще с папиросой!
Но он уже вошел в предбанник и запер дверь на крючок.
В предбаннике было пусто, никто не мешал. Тут он совсем распоясался и в самую баню вступил со словами:
— Здравствуйте, товарищи женщины!
И тут такое завытворялось, что он едва на ногах устоял. От смеха: вокруг знакомые все лица в мыле, в испуге, и крик есть.
— Глупые, я же свой! — перекрыл он шум. — Весь, как есть, перед вами!
Но даже такие простые слова не дошли, не долетели до окружающих. И даже наоборот: мимо него пустая шайка просвистела.
— Товарищ Колесникова! — разглядел он. — С легким паром!
Но товарищ Колесникова, как депутат сельского Совета, уже решительно осуществляла руководство событиями. Метнув еще одну шайку, а потом еще три, она, несмотря ни на что, загнала незваного гостя в угол, а оттуда с помощью подоспевших на помощь гардеробщицы и уборщицы его вытолкали в пустовавшую парную и кое-как приперли дверь.
— И-эх, прищуривай, Агашка, на левый глаз! — не потерял он и в парной присутствия духа.
Но одному в парной было скучно, и он вновь сделал удачную вылазку в общий зал, где торопливо домывались его землячки и сослуживицы.
— Опять?! — грозно встрепенулась стоявшая на часах гардеробщица. — Да еще с папиросой!
А депутат Колесникова так швырнула в него очередной шайкой, что он даже поморщился.
— Вот заладила одно и то же! — бросил он в ее адрес справедливый упрек. Действительно, чего стараться, когда весь поселок знает — Утарасов такой человек, что его шайками не закидаешь.
Однако на сей раз сухим из воды он все же не вышел, потому что подкравшаяся сзади уборщица окатила его с головы до пят ледяной водой, и он чуть было не схлопотал из-за этого воспаление легких.
Сбылись парткомовские слова: и баня товарищу Утарасову была после выпивки, и на чистую воду, можно сказать, вывели…
Да, а грозившее ему после чистой холодной воды воспаление легких товарищ Утарасов удачно предотвратил потом при помощи спирта. Спирт тоже был чистый.
НЕ ТОЮ ДОРОГОЮ
В деревне Стрельцы Савельев раздосадовался.
— Да ну, что вы! — сказали ему там беззаботные стрельчане. — Какие еще у нас бедствия!
— А налетят! — объяснял Савельев. — Какой-нибудь тайфун «Дуся», например. Или, например, объявятся жулики и принесут соответствующие убытки. Вон ведь как у вас склад плохо охраняется!
— Да мы его и вовсе не охраняем, — сказали стрельчане. — Там на двери замок…
— Но ведь на складе мед! — убеждал Савельев. — Совсем ведь плохо стоит?
— Ну и что, что мед! Медведей мы все равно не побаиваемся, да они у нас все равно и не водятся.
Вот тут-то Савельев и раздосадовался и, досадуя, поехал домой в город Батоновичи.
Он не попусту раздосадовался. Инспектором Госстраха он работал и обязан был всячески содействовать страхованию. Но не получалось вот.
И вот теперь, едучи из Стрельцов в Батоновичи, он наконец почувствовал, что государственное страхование — это как бы вовсе и не его призвание. И приобозлился от этого. Сначала на стрельчан, а потом на судьбу свою. Переворотец какой-то в его душе сделался, и мысли неуместные в голове появились. Пагубные.
В общем, мед этот колхозный украсть он решил. Для примеру и чтоб попреследовать заодно и собственную материальную выгоду.
Обдумал вроде бы все. С одной стороны, дело легкое: мед не охраняется. С другой стороны, не совсем легкое: мед увесист, как ни говори.
Тут и вспомнил Савельев об одном своем батоновичском знакомом. По профессии этот знакомый шофер, а по фамилии Пинчук. И что особенно хорошо — человек физически одаренный.
Решил Савельев к его помощи прибегнуть и домой к нему пошел. Для переговоров. На свои ораторские способности он уж теперь не понадеялся и взял с собой бутылку известного читателю напитка.
К напитку Пинчук отнесся с пониманием. Он его внимательно выкушал, после чего искренне разохотился помочь хорошему человеку.
Ну и поехали за медом в Стрельцы.
Ночь теперь была, и сладко спали у себя беззаботные стрельчане. Тишинища царила. Однако инспектор решил по профессиональной привычке перестраховаться и машину остановил не у склада, а в отдалении.
Одаренный Пинчук сковырнул замок без труда, как бутылочную пробку.
Мед был тут. Ухватился Пинчук за бидон, но не тут-то было. Пришлось еще и побороться с ним, чтоб на спину взвалить.
Взвалил. Понес. Инспектор Савельев оказывал посильную помощь.
Взгромоздили бидон на машину, пошли за вторым. Одолели и второй.
Покурили.
— Ну его на фиг| — взленился вдруг Пинчук. — Чего его таскать, когда прямо к двери подъехать можно.
Это он о тяжелотранспортабельных бидонах выразился.
Савельев докурил, подумал над пинчуковскими выражениями, послушал окружающую тишину, еще подумал.
— Давай! — сказал.
Так что с третьим бидоном возни было гораздо меньше. А больше уж и бидонов не было.
Сели в кабинку, и Савельев еще раз сказал:
— Давай!
И вдруг (отдельные авторы в отдельных случаях правы: жизнь так полна отдельных внезапностей!)…
Итак, и вдруг… Машина вдруг не поехала. Она вдруг забуксовала на дороге.
Напрасно Пинчук проявлял смекалку, пихая под колеса ватник, напрасно инспектор Савельев проявлял неизвестно что, отправляя туда же и новенькое пальто… Машина не двигалась, а только выла, и колеса все глубже зарывались в землю.
Долго она и отвратительно так выла на такой отвратительной дороге, пока на шум не пришел местный житель Ромашин. Он бы, может, и не пришел бы, да вот бессонницей страдал, а тут, как ни говори, развлечение могло быть.